Древнеегипетская портретная голова мужчины из музея в Киеве

Голова мужчины. Киев

В Киевском музее западного и восточного искусства хранится древнеегипетская голова мужчины (высота 25 см).

Материал — красный гранит с черными пестринами. Сохранимость памятника отличная, если не считать незначительных, еле заметных выбоин на верхней губе и на обоих веках глаз. Степень обработки материала раз­лична; лицо, в особенности нос и щеки, тщательно отполировано, в то время как парик имеет еще шероховатую поверхность камня. Очень массивное, мясистое лицо с плот­ными, точно налитыми щеками обрамлено пышным, колоколообразной формы париком, расчесанным на прямой пробор и состоящим из широких прядей, трактованных ров­ными крупными» линиями. Если смотреть спереди, то пологие, косые линии парика не­обычайно расширяют книзу и, без того круглое лицо (в поперечном разрезе от свисаю­щих концов парика голова имеет 28 см).

Перед нами превосходный скульптурный портрет эпохи Древнего царства. Все в нем типично для этого периода. Мы хорошо знаем, насколько стойким и типичным ока­зывался портретный облик в разные эпохи развития древнеегипетской портретной пла­стики. При этом определенная сумма стилистических признаков переносилась с цар­ского портрета на характеристику частных лиц как мужских, так и женских. Этим ни в коей мере не снимался вопрос об индивидуальной трактовке того или иного лица, о персональном осмыслении определенного портретного образа: достаточно, например, вспомнить портреты Анх-Хафа и Хемона для эпохи Древнего царства. Но речь ждет об установлении той эпохальной типологии, которая при всех частных отклонениях создавала при этом своего  рода групповой портрет.

Интересующий нас в данном случае тип круглого лица, трактуемого достаточно суммарно, с очень плотной, широкой и точно налитой формой щек, начинает развивать­ся уже с первых шагов возникновения скульптурного портрета.

Бюст Анх-Хафа. Бостон

Достаточно для этого вспомнить мемфисскую статую коленопреклоненного жреца периода II династии из музея в Каире, саккарскую скульптурную группу Сепа и его жены периода III дина­стии из Лувра, фигуры писцов периода IVдинастии из музеев Берлина, Лейдена и Бостона, наконец, серию порт­ретов   Хефрена  и Микерина[1].

Как на образец жен­ского портрета с той же ис­ключительно выпукло вы­раженной портретной типо­логией, укажу на статуэтку № 5127 из ГМИИ им. А. С. Пушкина, датируемую мною ранним периодом Древнего царства[2]. Все черты лица отличаются здесь большой мясистостью, плотность формы доведена почти до полной обобщен­ности. В публикуемой здесь голове значительно больше нюансировано лицо, в осо­бенности же поверхность щек; однако при всех ее отличиях она принадлежит к тому же стилистическому типу. Имеется еще одно сходство в последних двух упомянутых памятниках — это круглый овал лица, усугубляемый париком, закрывающим всю верхнюю часть лба. Лоб кажется особенно узким по контрасту с широким колоколообразным париком. И то же впечатление остается от упомянутых портретов писцов с такими же пирамидаль­ной формы париками. Парик этот идет также из древнейшей эпохи. Колоколообразный парик становится особенно употребительным в дальнейшем искусстве Древнего цар­ства, примером чего являются упомянутые статуи писцов времени IV династии, изве­стный писец из Саккара, одна из статуй Ракофера времени V династии из музея в Каире и многие другие.

Статуя Ракофера (Ранефера). Каир

Описанная нами портретная типология достигла своей полноты в обширной серии скульптурных портретов Микерина. Портрет здесь приобрел характер не только фа­мильного сходства, но и установившийся типологии для доминирующей линии разви­тия искусства эпохи Древнего царства. Особенно показательны в этом смысле скульп­турные группы из трех фигур с царем Микерином. Так, к концу IV династии выковался тот, так сказать собирательный, портретный образ, к которому, с наибольшим вероя­тием, относится и публикуемый памятник.

В этом особенно убеждает меня сравнение портретной головы из музея в Киеве с гранитной же головой Сехемнофра из музея в Бостоне. Совершенно идентичны не только парики с их плавными и пологими линиями прямых прядей   но и трактовка всего лица, в особенности щек, широкими плоскостями; близок и характер обработки гранита. При сопоставлении голов в профиль исключительная бли­зость памятников становится совершенно очевидной. Разу­меется при этом, что незначи­тельные отклонения в трактов­ке индивидуальных особенно­стей лица (например, наличие небольшой горбинки на носу Киевской головы и отсутствие ее у Сехемнофра) ни в какой мере не нарушают впечатления не только одинаковости порт­ретного типа, но и принадлеж­ности обоих портретированных мужчин к одному и тому же царствованию.

Две статуи Сепа и его жены. Париж. Лувр

Изыскания последних лет в области искусства времени царя Микерина позволили, опираясь на письменные источ­ники и данные археологии, с достаточной точностью уста­новить генеалогию большинства изображенных в скульптуре лиц. Так, и данные находки в богатой гробнице Сехемнофра с ее сердабом и комнатой жертво­приношений, декорированной великолепными рельефами, позволили отнести деятель­ность этого крупного вельмо­жи к царствованиям Микери­на — Шепсескафа. Ведь не случайно во всех известных нам изданиях голова Сехем­нофра ставится обычно вместе с широкой серией голов Мике­рина. Чаще же всего она свя­зывается с алебастровой голо­вой юного Микерина или же Шепсескафа из того же музея в Бостоне[3].

Голова статуи Микерина. Бостон

Таким образом, из сопо­ставления материала портрет­ной скульптуры  и  археологических данных мы можем с большой долей вероятия отнести к тому же искусству конца IV династии и публикуемую голову из Киевского музея. Изображенный в ней мужчина, вероятнее всего, был современником Сехемнофра и сам достаточно крупным деятелем того же периода. Об этом говорит его портрет, выполненный незаурядным мастером. В пользу нашей датировки свидетельствует еще одно косвенное, но очень существен­ное соображение. С первого взгляда киевский памятник можно было бы отнести еще только к одной эпохе: ко времени правления XXV эфиопской династии. Эфиопские цари стараются в этот период снискать доверие рабовладельческого класса Египта, привлекая на свою сторону жречество и возрождая древние египетские культы.

Статуя Ментуемхата

В разных областях культуры, в особенности же в религии и искусстве, наблюдает­ся возврат к былым периодам египетской истории[4].

Много черт заимствовало искусство периода XXV династии и из скульптуры эпохи Древнего царства, в частности же, и тот колоколообразный парик, который встречается на обоих широко известных карнакских портретах Ментуемхата из музея в Каире, а также на его статуе из Берлинского музея[5]. Голова карнакской статуи из серого гранита больше остальных походит на публикуемую здесь голову, отчего киевский памятник и принимался сначала за портрет позднего периода. Однако более пристальное и специальное последующее изучение искусства как эфиопского периода, так и Древнего царства показало все их различие. На голове Ментуемхата из серого гранита с исключительной силой лежит печать искус­ства времени XXV династии. Портретный образ осмыслен здесь более индивидуально, значительно больше детализировано лицо, заострена этническая его характеристика.

В еще большей мере это касается другого карнакского портрета из черного гранита с его острой разработкой морщин и, наконец,   выразительнейшей   головы  старика № 37883 из Британского музея, также, вне всякого сомнения, относящейся к искусству периода XXVдянастии.По сравнению со всей этой серией самобытно индивидуализи­рованных голов скульптурный портрет из музея в Киеве выглядит обобщеннее. Форма здесь трактуется более суммарно, вещественно. Весь образ осмысливается монумен­тальнее, архаичнее,  проще.

Обращает на себя внимание и различие в трактовке париков. Парик в голове древ­него царства в полном согласии со стилем в целом также сведен к простым, скупым ли­ниям, в то время как в голове Ментуемхата он разработан очень дробно. Множеством волнообразных линий, струйками спадает он на лоб, нижние же его концы сведены к рисунку мелкими рубчиками. Этот рисунок заимствован из париков Нового царства, где он вполне обычен.

Парик Ментуемхата говорит о приемах той мелкой разработки, той виртуозности, которые обычно характеризуют искусство на поздней стадии его развития. Об этой поздней ступени развития художественной культуры свидетельствует и более индиви­дуально осмысливаемый портретный образ. Становится очевидным различие между обликом подлинно древнего искусства и искусства, архаизированного в последующие исторические периоды.Публикуемый здесь скульптурный портрет позволяет к известным нам первоклас­сным памятникам конца IV династии прибавить еще один шедевр египетского искус­ства, хранящийся в музее столицы Украины.

[1] См.  воспроизведение   этих   памятников   в   «Propylaen-Kunstgeschichte», II, 1925,   стр.   225,  227,  230,    231,    233.

[2] В.   В.  Павлов,   Египетская  скульптура,  М.,   1949,  стр.  27,  табл.  II.

[3] J.  Breasted,  Geschichte Aegyptens, табл.  60—61.

[4] Этот вопрос был уже мною поднят в статье: «К вопросу о скульптурном портрете эфиопского периода времени XXV династии», ВДИ, 1946, № 4, стр. 153—158

[5] Воспроизведены в «Propylaen-Kunstgeschichte», II, рис. 432, 433 и табл. XXI.

«Вестник Древней Истории» №3, 1952г.
Фото: «ДиректМедиа Паблишинг», CD «Искусство Древнего Египта»