Б.А. Тураев. «История Древнего Востока» Глава «Среднее Царство»

Ментухотепы сразу вошли в роль фараонов и ста­ли восстанавливать прежнее могущество еги­петской монархии. Ментухотеп  V (XXI в. до н. э.) уже воюет с азиатами и строит в Дейр-эль-Бахри в фиванском некрополе, так называемой «Прекрасной земле», где почитались Амон и Хатор, величествен­ный заупокойный храм и небольшую пирамиду, следуя образцам династии, но превосходя их широтой замысла и даже изяществом исполнения. Таким образом, вместе с возрождением государства снова оживилось и искусство. Благодарное потомство чтило память великого фараона, повторившего дело Мины. Он был обожествлен в большей степени, чем другие цари, и его культ долго справлялся в сооруженном им храме вместе с Хатор. Его преемник Ментухотеп VI принимает вместо тронного имени знаменательное «Владыка обеих зе­мель». Он уже отправляет экспедицию в хаммаматские каменоломни. Следующий фараон, Ментухотеп VII, возоб­новляет прерванные смутами сношения с отдаленным югом.

Об этом свидетельствует надпись Хену — казначея Ментухотепа VII, начертанная на скале в Хаммамате во время экспедиции, предпринятой по повелению фараона:

«В год 8-й… хранитель печати, заведующий всем, что есть и чего нет, заведующий храмами, закромами и белой палатой, хранитель врат юга, глава управления номами юга, казначей, укрощающий Хауинебу, к которому обе земли подходят преклоняясь… Хену говорит: «Мой господин по­слал меня снарядить корабль в Пунт, чтобы доставить ему свежие благовония от вождей Красной земли, ради страха перед ним в высоких странах. Я вышел из Крпта по дороге, указанной его величеством. Со мной было войско юга от Оксиринха до Гебелена… Я пошел с войском в три тысячи человек; для каждого было два сосуда воды и двад­цать хлебцов на каждый день. Ослы были нагружены сан­далиями. Я сделал двадцать колодцев в кустах и два колод­ца в Идехте в 20 и 31 кубических локтей. Достигнув Крас­ного моря, я выстроил корабль и отправил его со всем не­обходимым… Потом, вернувшись с моря, я исполнил пору­чение его величества и доставил ему все дары, найденные мною в Земле Бога. Я вернулся через Хаммамат и принес ему глыбы для статуй в храме…»

Фараоны уже были в состоянии «укрощать» отдаленный эгейский север (Хауинебу), снаряжать большие экспедиции и возобновить сношения с Пунтом, теперь уже через Копт и Хаммамат. Поддержание этих сношений и вообще удержа­ние в сфере влияния южных стран было главной частью внешней политики и следующей XII династии.

Обстоятельства появления этой выдающейся династии нам неизвестны, равно как и причины конца ее предшествен­ницы. Первый царь ее, Аменемхет I, может быть, тож­дествен одноименному визирю при Ментухотепе VI, дерзно­венно начертавшему в Хаммамате рядом с царским документом свой собственный текст об эк­спедиции в рудники за материалом для царского саркофага.

Если это так, то Аменемхет I, вероятно, достиг престола путем узурпации или родства с XI динас­тией, но во всяком случае не без борьбы. Мы знаем из надписи его сподвижника Хнемхотепа, впоследствии номарха в Менат-Хуфу (современный Бенихассан), что ему пришлось кого-то «изгнать из Египта» и иметь дело с неграми и азиатами. Хнемхотеп явился к нему с двадцатью кедровыми кораблями, и он затем овладел «долиной, горами, обеими землями», а своего сподвижника посадил номархом в обособленный для этой цели Менат-Хуфу. Самому ему припи­сывается один из распространенных памятников египетской литературы — поучение сыну. Оно, действительно, могло быть составлено только разочарованным, утомленным борьбой правителем.

Аменемхет дает сыну уроки политической мудрости:

«Да не будет сердце твое полно братьями, не знай друзей и не приближайся к ним один» и т. п.; далее он рассказывает, что по опыту убедился во вреде излишней доверчивости: «Когда ты спишь, принимай сам предосторожнос­ти, ибо не находится людей в злой день. Я давал ни­щему, я кормил сироту, я был доступен для просто­людина, как и для человека с положением, но евшие мой хлеб восстали на меня, те, которым я подавал руку, поднялись против меня, одевавшиеся в мое тон­кое белье злобно посмотрели на меня, умащавшиеся моими благовониями готовы были забросать меня гря­зью. Это было после ужина, при наступлении ночи. Я проводил час в удовольствии сердца, прилег и стал за­сыпать. Но вот забряцало оружие — замыслили про­тив меня злое; я уподобился червю пустыни. Я про­снулся, чтобы сражаться, и был один. Я схватил ору­жие и прогнал злодеев…»

Речь идет, конечно, о дворцовом заговоре, явлении вооб­ще частом на Востоке, особенно же в такие времена, как на­чало нового периода. Последнее обстоятельство заставило царей XII династии для упрочения престолонаследия и пре­дупреждения нередких в это время смут делать еще при жиз­ни своими соправителями наследников престола. Аменемхет на 20-м году своего царствования сделал это по отноше­нию к сыну своему Сенусерту. Политика фараонов XII династии имела перед собой вполне определенные задачи — восстановление благосостояния и мо­гущества страны и власти царей в объеме эпохи Древнего цар­ства. Внешняя политика, после устранения опасности с севера, была направлена главным образом на юг — в Нубию, покоре­ние которой было необходимо для целей колонизации, а также для создания провинции, непосредственно подчиненной коро­не, в противовес крупным феодальным владениям номархов. Уже при XI династии обозначилось стремление к югу. Аменем­хет на 29-м году своего правления победил нубийские племена, о чем свидетельствует надпись в Короско. Сам Аменемхет так повествует о своих подвигах в упомянутом поучении:

«Я посылал в Элефантину, я достигал Дельты, я стоял на границей государства и созерцал его внутренние облас­ти, я раздвинул его границы моими деяниями. Я умножал пшеницу и любил бога ячменя. Нил был благосклонен ко мне. Не было при мне ни голодного, ни жаждущего. Жили в мире благо­даря моим делам. Все, что я при­казывал, было хорошо. Я ловил львов и крокодилов. Я хватал ну­бийцев Вавата, брал в плен ли­вийцев Маджа, прогонял, как со­бак, азиатов. Я выстроил дворец и покрыл его золотом, сделал двери из бронзы. Соорудил наве­ки; вечность пугается этого».

Такими словами основатель ди­настии указывает сыну по поводу его приобщения к престолу, что государство оставляется ему благодаря неусыпным трудам благо­устроенным. Сенусерт I (раньше это имя читали «Усертесен»; оно, как доказал Зете, — прототип греческого Сесострис) уже в момент вступления на престол находился в лагере в войне с ливийцами. Затем он продолжал походы в Нубию и отодвинул границу Египта до второго нильского порога (Вади-Хальфа).

При XII династии (около 2000 г. до н. э.) Египет был в блестящем состоянии, как по богатству внутри страны, так и по внешнему могуществу. При сильной центральной власти отдельные области его пользовались пока из­вестной долей самостоя­тельности. Мир, богатство и безопасность были причина­ми того, что время XII динас­тии сделалось классическим периодом египетской лите­ратуры и религии.

Затем царь послал в Нубию своего уполномоченного Ментухотепа, который поставил в Вади-Хальфе победный памят­ник в честь царя, а также дерзновенно увековечил и свои победы, причем дал важное для географии перечисление ну­бийских племен. От 34-го года этого же царя дошла до нас надпись некоего Икудиди, из которой видно, что в это время входил в состав египетского государства и был подчинен тинитскому номарху Великий Оазис Ливийской пустыни. Идя со своим отрядом из Фив в Оазис, Икудиди зашел помолить­ся в Абидос, откуда шла дорога в пустыню, и здесь соорудил себе у священной лестницы бога мертвых кенотаф с надпи­сью, в которой называет себя «царским послом, охраняю­щим границы его величества».

При Сенусерте I и его соправителе, а затем преемнике, Аменемхете II, элефантинский вельможа Сиренповет предпринимал экспедицию в Судан за шкурами, слоновой костью, страусовыми перьями и т. д. При соправителе и пре­емнике Аменемхета II, Сенусерте II, нам известен важ­ный чиновник Неферхотеп; на одном барельефе в Бенихассане изображено, как он представляет царю тридцать семь семитов, пришедших в Египет: это объясняли как прише­ствие евреев, но это просто торговое посольство; они прино­сят мазь, употреблявшуюся при болезнях глаз. О подобных приношениях сообщает также в своей надписи гермопольский номарх Аханахт, который пишет про себя: «Я тот, кото­рому даются приношения жителей пустыни: «анти», мазь для глаз». Экспедиции на Синай продолжались во все вре­мя XII династии. Один из вельмож, Нессумонту, пишет в сво­ей надписи от 24-го года Аменемхета I, что он «поразил трог­лодитов Хериуша и Ментиу и истребил их жилища», а при Сенусерте III его генерал Себекху упоминает о походе в Палестину и о взятии города Секмим, может быть — Сихем. Продолжались при нем и походы в Нубию.

Для египетской колонизации, как и для распространения культуры, была открыта большая область. Последующие поколения считали Сенусерта III настоящим покровителем и наряду с Дедуном богом-покровителем Нубии. Подвиги царя, покорявшего для Египта Сирию и распространившего власть далеко на юг, снова сплотившего и централизовав­шего страну, оставили прочную память на все времена и дали материал для сказания о Сесострисе, этом собирательном имени египетского героя.

Царствование Сенусерта III было временем наибольшего могущества Среднего египетского царства. Его преемник Аменемхет III мог уже всецело предаться делам мира и внутреннего благоустройства. К его времени относится окон­чательное приобретение для культуры прилегавшего к Егип­ту с запада Файюма; он, как Нубия и Пунт, должен был сде­латься источником богатств короны, растерянных при Древ­нем царстве, а также дать место для увеличивающегося насе­ления. При Аменемхете III власть фараонов была уже почти также сильна, как и в эпоху Древнего царства. Таким образом, достигнув верховной власти из положения номархов, фиванские фараоны оказались достаточно сильными, чтобы в течение нескольких веков с честью удерживать ее и не только вернуть Египту внешнее могущество и государственное единство, но и спустя несколько поколений возродить централизацию.

Сохранилась надпись спод­вижника Сенусерта I, бенихассанского номарха Амени. Он рассказывает, что плыл за царем в Куш вмес­те с сыном царя, который тоже носил имя Амени; он привез оттуда золото, он исполнял также другие по­ручения царя, который сам «ниспроверг врагов своих в убогом Куше». Название «Куш» впервые появляется еще в Древнем царстве, те­перь оно особенно распро­странено; в Библии Куш на­зван сыном Хама, братом Мицраима-Египта.

Но это удалось им не сразу. Долгое время везде, особенно в Среднем Египте, существовали владетельные фамилии, и го­сударство носило характер феодальной державы. До нас дош­ли интересные гробницы номархов Бенихассана (Менат-Хуфу), Эль-Берше (Гермополь), Меира (Кузы), Сиута, Асуана и других. Великолепные изображения и здесь оказывают ар­хеологу неоценимую услугу, а многочисленные надписи дают возможность набросать историю отдельных номов и посвяща­ют в их внутреннюю жизнь. Номархи были подобиями фарао­нов — они были наследственными владетелями области, вер­ховными жрецами, а раньше иногда считались и сыновьями ее бога-покровителя, имели свое войско, свой штат чиновни­ков, иногда (в период до XII династии) даже датировали надпи­си по годам своих княжений, предпринимали большие обще­ственные работы. Они хвалились уже не только тем, что их любит фараон, а и тем, что они любимы «своим городом» и «городским богом», что они отечески заботятся о своих подданных, а те в свою очередь называют своих детей их именами. Таким образом, они обладали суверенными правами: творилисуд, сами собирали подати, имели войско. Кроме того, они, как мы видели, присвоили себе в предшествующий период и такие права, которые считались суверенными с египетской точ­ки зрения: датировку (до XII династии), непосредственное от­ношение к божеству, пользование государственным имуществом. В то время как в Древнем царстве фараоны в виде особой милости жаловали вельможам материал для гробниц из государственных, т. е. царских каменоломен, теперь номархи сами строят себе великолепные гробницы, ставят свои статуи, привлекают к работам своих подданных. Так, современник Аменемхета II и двух его преемников, гермопольский номарх Тотхотеп изобразил на стенах своей гробницы перенос своей колоссальной статуи в тринадцать локтей, сделанной в хатнубских каменоломнях, находившихся в его княжестве. Ста­тую сопровождали жрецы, солдаты, рабочие и множество на­рода всех возрастов и полов.

О феодальной иерархии времен Среднего царства можно сказать немного. Мы видим, что номархи носят как высший титул «великий глава такого-то нома»; наряду с этим встре­чаются более широкие понятия «хатио», которое переводят «князь», «хека» — «правитель». Из ряда договоров сиутского номарха Хапджефаи со жреческой коллегией мес­тного храма о его вечном поминовении видно, что многочис­ленные доходы и поземельное имущество номархов делится на две части — на «дом отца» и «дом князя»; первое было личным имуществом, второе — династическим, и в пользо­вании им номарх был более стеснен. Как жрец он располагал, по усмотрению, известной частью храмовых доходов. Кроме номарха, в этом интересном юридическом памятнике упоми­наются, по-видимому, как сословия: именитые (серу), низшие и крестьяне. Вторые были лично свободны и наряду с первы­ми владели землей и крестьянами и приносили в храм начат­ки своих полей. Были и лично свободные землевладельцы и даже крестьяне. Последние, однако, могли во всякую минуту стать жертвами самого грубого произвола.

Из большой бенихассанской надписи мы можем видеть правовое положение номархов по отношению к царю XII ди­настии. Последний утверждал в правах наследования и ре­гулировал пограничные отношения, решал в сомнительных случаях вопросы о преемственности, наследстве и т. п. Так, Аменемхет I, прибыв лично, утвердил бенихассанского но­марха города Менат-Хуфу Хнемхотша I «князем и началь­ником восточных стран, поставил южную границу, утвердил северную, как небо», а через некоторое время поручил ему управление и соседним номом, когда гам прекратилась владе­тельная фамилия. Он «поставил пограничные столбы: на юге до нома Гермопольского, на севере — до нома Кинополь; он разделил великую реку пополам, воды, поля, деревья, пес ки до западных высот». Потом, после его смерти, оба ном. были разделены Сенусертом между двумя его сыновьями Нахтом и Амени. Дочь его Бакт вышла замуж за соседней гермопольского номарха Нехери. Сын их, Хнемхотеп й свою очередь, женился на Хети, дочери кинопольского Номарха; сын его, Нахт II, унаследовал  от матери Кинополь. Последний  потребовал пограничной ревизии, и Сенусерт II, по просьбе номарха, произвел ее. «Он отделил города  друг от друга и заставил каждый из них знать свой округ, который он про­верил сообразно древним докумен­там. Он воздвиг пятнадцать погранич­ных камней и установил северную границу до Оксиринха».

Номархи любят говорить о своих заботах и хорошем управлении. Так, Амени уверяет: «Не было дочери бед­няка, которую бы я обидел, не было вдовы, которую бы я утеснил… не было голодного в мое вре­мя». Кроме общего контроля и утверждения в правах наследо­вания, фараоны привязывали к себе номархов придворными почестями, наградами и привлечением их к несению высших должностей, т. е. вводя в состав бюрократической машины. Так, известный нам Нахт был назначен губернатором Среднего Египта, его отец был «начальником востока», а гермопольские номархи — «начальниками запада». Нередко номархи носили титул «казначея» и были визирями (например, гермопольский Аханахт). Вместе с тем номархи, конечно, были обязаны податями, равно как и подданные их номов. Так, Амени Бенихассанский говорит: «Все подати для дворца шли через мои руки.

Сенусерт III отодвинул гра­ницу Египта до третьего по­рога; все пространство от Элефантины было защищено двенадцатью укреплениями; к югу от второго порога были выстроены две крепости у Семне (под названием «Мо­гуч Сенусерт») и Кумме. У Семне он поставил свою ста­тую и две пограничные сте­лы после походов 8-го и 16-го годов; часть первой те­перь находится в Берлине. 6 надписи на ней царь завеща­ет отодвигать границу еще более на юг; далее устанав­ливается черта, через кото­рую негры могут переходить только для торговли или как послы.

Заведующие государственными имуществами моего нома давали мне три тысячи быков (для содержания, в виде налога): не было недоимок у меня». Зависимость номархов от царской власти усиливалась еще ввиду того, что да­леко не все они были потомками древних владетельных фами­лий. Во время смут и династической борьбы некоторые из пос­ледних погибли, другие были устранены победоносными объединителями, которые на их место посадили своих привержен­цев, иногда создав для последних искусственно новые владения. Такого происхождения, например, номархи Менат-Хуфу (Бенихассан) и новая владетельная фамилия в Сиуте, заменившая древних Ахтоев. Таково же происхождение, по-видимому, элефантинских номархов, преемников славных Хирхуфов и Пепинахтов. По крайней мере, их надписи поражают своим до наивности раболепным тоном.

Сиренповет, современник Сенусерта I, оставил нам длинный текст, в котором, сказав, что он «тот, чье имя на перстнях-пе­чатях при всех делах, касающихся иноземных областей, в цар­ских покоях», говорит, что он с соизволения царя построил себе гробницу (следовательно, каменоломни не были в его непосредственном пользовании), и затем продолжает:

«Его величество возвысил меня, я был отличен между князьями номов. Я перевернул обычаи древности — было приказано, чтобы я достиг неба в мгновение… Я был вторым из двух и третьим из трек на этой земле. Я силь­но кланялся, пока горло не лишалось дыхания. Я лико­вал, когда меня подняли до неба и моя голова прошла в твердь. Я задевал звезды, сам казался звездой; плясал, подобно планетам. Мой город ликовал, мои войска ли­ковали слышанному… старики вместе с детьми были в радости. Боги, что в Элефантине, да продолжат ради меня лета его величества, да дадут ему новое рожде­ние, чтобы он ради меня мог повторять миллионы юби­леев…»

Так красноречиво описывает номарх радость по поводу на­значения или повышения. Очевидно, такие личности не могли быть опасны для центрального правительства, которое к тому же в провинции имело и настоящих представителей. Таковыми продолжали оставаться «вельможи юга »(теперь тридцать); су­ществовали и царские суды, распределенные на шесть палат — в царской столице, под председательством визиря.

Немало облегчало фараонам упрочение их власти также развитие среднего городского класса. В Абидосе, всеегипетском некрополе, а следовательно, и архиве этой эпохи, а также и в других местах, найдено много гробниц и надписей егип­тян, не носивших титулов и чинов, но пользовавшихся извес­тным благосостоянием (например, у одного простого «граж­данина» оказался саркофагизливанского кедра); иногда, под­ражая бюрократии, они прибавляли к своему имени «житель» или «жительница города», иногда название профессии Ш ремесла.

Это уже указывает на известное сословное чувство, профессиональную гордость, которая, конечно, не могла быть приятна и даже просто понятна привилегированным класс населения, особенно чиновникам. Последние не скупились на насмешки над представителями профессий, ремесел и т. п. Особенно ярко эта узкая и утилитарно-бюрократическая точка зрения проведена в известном, к сожалению, трудном понимания, памятнике времени Среднего царства — наставлении некоего Дуау, отдавшего сына в придворную школу и перечисляв­шего ему все профессии с их невзго­дами как удел неграмотного и не­чиновного:

«Начало наставлений… Дуау, сына Ахтоя, своему сыну Пепи, когда он плыл на юг ко двору, чтобы отдать его в дом учения писанию, чтобы не остаться ему позади сыновей знати, которые при дворе. Он сказал ему: «Я видел по­бои. Я видел побои. Обрати сер­дце твое к книгам. Я наблюдал свободного от работ. Право, нет ничего выше книг. Как в воде, плавай в книгах — ты найдешь в них наставление: «Если писец находится при дво­ре, он не будет в нем нищим, но насытится». Я не знаю другой должности, которая могла бы дать повод к подобному изрече­нию, поэтому внушаю тебе лю­бить книги, как родную мать, и излагаю перед тобой    все преимущества (знающих их). Они выше всех других должностей: нет на земле ничего выше их».

Сильные цари XII динас­тии умели поддерживать свой авторитет, оставляя из­вестные права и местным владетелям. Благодаря это­му Египет и пользовался бла­госостоянием: с одной сто­роны, множество местных культурных центров, динас­тии, привязанные к провин­циальным интересам и уси­ленно заботившиеся о сво­их углах; с другой — сильная центральная власть, препят­ствовавшая развитию цент­робежных сил и сепаратист­ских стремлений.

Многочисленные «домо­правители» и «великие до­моправители», часто упоми­наемые в это время, веро­ятно, заведовали коронными имуществами в пределах номов. Это были важные лица, подобно феодалам, об­ладавшие поместьями и крестьянами. Вероятно, они стояли в подчинении к «каз­начею», в введении которо­го были податная часть, руд­ники, каменоломни и т. п.

После такого красноречивого и откровенного предисловия заботя­щийся о карьере сына отец пере­числяет ему невзгоды различных профессий. Например:

«Я не видал кузнеца послан­ником и ювелира посланным, но видел кузнеца за работой у печи. Его пальцы были подобны крокодиловой коже, он издавал залах хуже, чем гнилая икра. Каждый ремесленник, работающий резцом, утомляется больше земледельца. Его поле — дерево, его орудие — металл. А ночью разве свободен? Он работает больше, чем могут сделать его руки, поэтому ночью он зажигает огонь… У земледельца вечное платье (брезгливость чистоплот­ного египтянина). Его здоровье — как человека, ле­жащего подо львом… Едва он вернулся домой, как ему опять надо уходить… Ткач в мастерской слабее жен­щины. Его ноги на желудке, он не вдыхает воздуха. Если он не доделает днем положенного, его бьют, как ло­тос в болоте. Он дает хлеб сторожам, чтобы увидать свет… Курьер, отправляясь за границу, делает за­вещание в пользу детей из боязни львов и азиатов… Когда он уходит, кирпич (т. е. клинописный документ на глине) у него за поясом…»

Таким же тоном характеризуется ряд многих других про­фессий (например, скульптора, брадобрея, мелкого соб­ственника, каменщика, садовника, оружейного мастера и др.). В заключение говорится:

«Это я делаю, плывя на юг ко двору, из любви к тебе. Полезнее для тебя один день в школе, чем веч­ность… Ты будешь посылать многих, если будешь слушать слова старших… Нет писца, лишенного пропитания от достояния царского дома. Богиня рождения дает оби­лие писцу, его ставит во главе суда. Благодарят бога его отец и мать — он направлен на путь жизни. И вот я обращаю на это твое внимание и внимание детей твоих».

Едва ли в какой литературе найдется более определен­ное провозглашение практически-утилитарной пользы об­разования; только крайняя, чисто египетская наивность не­сколько искупает откровенность, чтобы не сказать цинизм этого единственного в своем роде культурно-исторического трактата. Бюрократическая ограниченность и самодовольство нашли в нем полное выражение, и конечно, мы должны иметь это ввиду, оценивая на основании данного памятника положение представителей описанных в нем профессий. На самом деле, как мы уже указывали, городские сво­бодные классы пользовались бла­госостоянием и были не чужды сословного самосознания. Конеч­но, между ними были и низшие на­емные рабочие (например, ткач у Дуау), положение которых было действительно тяжело и ко­торые по социальному положению едва ли отличались от без­защитных «сыновей никого» и крепостных. Во всяком слу­чае городские классы были элементом более благоприятным для центра и царя, чем для номархов; что касается жречества, то в эту эпоху оно еще не достигло большого влияния. Цари, однако, уже теперь стали думать о своем отношении к хра­мам. В этом отношении важен находящийся в Берлинском музее подлинный указ Сенусерта III вельможе Ихернофрету. Он упоминает о нубийском походе и вместе с тем является свидетельством о значении в это время Абидоса и его храма.

«Мое величество повелело, чтобы тебя перевезли в Абидос, поставить мой памятник моему отцу Осирису Хентиементиу, снабдить святое место золотом, доставленным моим величеством из Нубии победой и триумфом. Ты исполнишь это так хорошо, насколько возможно вообще что-либо сделать и угодить моему отцу Осирису. Ибо мое величество посылает тебя, бу­дучи уверенным, что ты все сделаешь, чтобы угодить сердцу моего величества. Ибо ты был приведен во время воспитания моего величества и вырос, как воспитанник ноего величества, как единственный питомец двора.

Тебя сделало мое величество «единственным семером», когда тебе было всего 26 лет. Это сделало мое величество, когда я тебя видел как человека способного и разумного в речи от утробы. И вот теперь мое величество посылает тебя это сделать, ибо мое величествознает, что нет никого, кто бы это все исполнил, как ты. Итак, иди, поспеши и возвращайся, сделав все, со­гласно приказанию моего величества».

Это не столько канцелярский приказ, сколько личное письмо фараона к другу детства (ср. рассказ Геродота о Сесострисе). В Женеве хранится надпись, устанавливающая дату этого посольства:

«Я прибыл в Абидос с главным каз­начеем Ихернофретом, чтобы изваять Осириса Хентиементиу, владыку Абидоса, в то время как царь Сенусерт III выс­тупил и покорил убогий Куш на 19-м году». Дела в храме были, по-видимому, запущены. Ихернофрет рассказывает: «Я сделал для бога носилки, поднимающие красоту Хентиементиу; из золота, серебра, ляпис-лазури и до­рогих деревьев я устроил идолы богов, его спутников и поставил заново их наосы. Я установил, чтобы ча­совые жрецы исполняли свои обязанности, научил их обрядам каждого дня и праздников начал времен года. Я заведовал работами по сооружению барки Нешмет и устроил на ней каюту. Я украсил образ владыки Аби­доса ляпис-лазурью и малахитом, и электром, и вся­кими драгоценными камнями, как украшением членов божества. Я облачил бога его нарядом».

До нас дошло от этого времени несколько подобных же текстов, указывающих на действия царей в этом направле­нии — так, например, при Аменемхете II чиновник Хентем-семти ревизует храмы «от Элефантины до Абидоса» и т. п. Эти ревизии производятся не номархами, а правительствен­ными чиновниками. Визирь в это время делается главным образом градона­чальником столицы; фискальный характер царства выдви­нул теперь на первое место казначея. Но в теории визирь все же оставался первым лицом в государстве.

Нубийские походы не только расширяли границы, но и давали в руки царей мате­риальные средства, теперь особенно необходимые вви­ду исчезновения прежней царской земли. Нубийская добыча дает царю возмож­ность исполнить свой долг пе­ред богами. Кроме благо­честия здесь могло играть роль и желание наложить руку на духовенство и в широки! размерах пользоваться бо­жескими прерогативами для подчинения храмов своему контролю, особенно храмов с таким в это время централь­ным значением, как абидосский.

В это же время у фарао­на появляются постоянные гвардейские войска, настоя­щая опора трона, «сопро­вождавшие своего господи­на во всех путях его». Уже в надписи Себекху мы ус­матриваем начало того во­инского духа и офицерско­го честолюбия, какое осо­бенно проявляется в эпоху войн XVIII династии. Опира­ясь на эти силы и ведя даль­новидную внутреннюю по­литику, способные цари XII династии в конце концов успели централизовать Еги­пет, и после Сенусерта III мы уже не видим могуществен­ных номархов: ни одна из их гробниц не идет далее этого царствования.

Указания визирю, которые неоднократно встречаются в гробницах XVIII династии, вероятно, восходят к эпохе Сред­него царства.

«Указание, данное визирю имярек. Собрана коллегия «Кенбет» в залу царских аудиенции. Позвали визиря, который был только что назначен. Его величество сказал ему: «Имей надзор над присут­ственным местом визиря, будь бдителен ко всему, там происходит; от этого зависит порядок во всей стране. Должность визиря не из приятных. Она — горь­ка с самого начала. Она — медь, окружающая золото для дома своего господина. Она требует не обращать внимания ни на князей, ни на сановников, не позволяет делать рабов из каких-либо людей, старается для него, а не для другого. Когда явится проситель из Верхнего или Нижнего Египта, вообще из всей земли, позаботься, чтобы во всем было поступлено согласно закону. Чтобы все было сде­лано, как следует, и (всякому) была оказана справедли­вость. Ведь князь у всех на виду — вода и ветер разгла­шают все, что он делает. Ведь никогда не остается не­известным, что он сделал. Разбирая дело (просителя), он не должен полагаться на слова подчиненного, а дол­жен знать на основании собственного суждения и ска­зать в присутствии подчиненного: «Мне незачем здесь иметь голос — я отошлю просителя с его делом к дру­гому сановнику или князю». Для князя наиболее безо­пасно действовать по предписанию, делая то, что ска­зано. Проситель после решения не должен говорить: «Мне не оказано справедливости».

В мемфисском церемониале визиря есть изречение, кото­рое произносил царь, увещевая визиря быть кротким:

«…(Остерегайся) того, что говорится про визиря Ахтоя». А говорится следующее: «Он притеснял своих родных в пользу чужих из боязни, что о нем скажут, буд­то он несправедливо пристрастен к своим. Если кто-либо из них жаловался на приговор, который он имел в виду исполнить, он все-таки упорствовал в своем утес­нении. Но это уже сверхправосудие». «Не забывай решать справедливо. Богу ненавистно лицеприятие. Это — уче­ние. Поступай так. Относись к знакомому так же, как и к незнакомому, к тому, кто близок к царю, так же, как и к тому, кто далек от его дома. Князь, который так по­ступает, будет прочен на своем месте. Не удаляй про­сителя, не выслушав. Если имеется проситель, желаю­щий обратиться к тебе с просьбой, но он не тот, за кого себя выдает, то ты откажи ему, объяснив причину от­каза. Ведь говорят: «Просителю приятнее внимание к его словам, чем исполнение того, из-за чего он пришел». Не приходи в ярость против кого-либо без основания. Будь гневен только ради того, что вызывает {справедливый) гнев. Окружи себя страхом, чтобы тебя боялись; князь — это князь, которого боятся, но уважение к князю бывает, если он творит правду. Если же кто-либо слишком часто действует страхом, то во мнении людей он не совсем прав, и они не скажут о нем: «Это — человек». Если князь пользуется уваже­нием, страх повергает перед ним лжеца, но уважение ты приобретешь лишь тогда, если будешь отправлять свою должность, творя правду. От поведения визиря ожидают, чтобы он творил правду — ведь это настоящий закон со времен бога. Ведь как называют великого секретаря визиря? Его называ­ют «писец правосудия». Зала, в которой ты судишь, зак­лючает в себе судебную палату для объявления приго­воров, и тот, кто должен творить правду перед всеми людьми, Человек, отправляющий должность, обыкновенно действует согласно данному ему (указанию). Блажен человек, действующий согласно сказанному ему. Никогда не делай затяжек в правосудии, закон которого тебе известен. Дерзкому свойственно то, что царь любит больше опасливого, чем дерзкого. Итак, поступай согласно этим данным тебе (указа­ниям) — ведь таким путем можно достигнуть счас­тья, и обрати внимание на участки земли, приводя их в порядок… Вот указание, тем данное».

Царь покоился не в пирамиде, и не под ней — под храмом най­дена только пещера, где стояла статуя его «Ка», а, по-видимому. где-то вблизи, уже в гробнице, высеченной в скале. В са­мом храме оказались погребенными женщины из его гарема, жрицы Хатор» (одна из них — негритянка). Саркофаги их выделяются из всех других тем, что на них имеются раскраенные барельефы, представляющие сцены перенесенной по ту сторону земной жизни, т. е. как бы являются гробницами в малом виде и имеют на себе изображения, подобные поме­щавшимся обыкновенно на стенах мастабы. Выше их но художественности были, сохранившиеся лишь в обломках, хра­мовые барельефы и царские статуи, вероятно, произведения скульптора Мертисена, современника Ментухотеиа V.

В гробнице номарха Ухухотепа III, в Меире, найдены уди­вительные барельефы свободного натуралистического сти­ля, указывающие на существование здесь свободной от мемфисских традиций школы художников и находящие себе по­добие только в близкой отсюда географически Телль-Амарне времен Эхнатона.

От скульптора Мертисена до нас дошла находяща­яся в Лувре надгробная пли­та, где он говорит о себе: «Я был искусный художник. Я знал мое искусство, умел изображать фигуры при вхо­де и выходе, чтобы каждый член был на надлежащем месте. Я знал, как их изоб­разить, ходящего мужчину и колесницу женщины, поло­жение руки, охоту на гиппо­потама, бег…»

Начиная с VII династии, представления о загробной жизни демократизуются — магические формулы уже пишутся на деревянных гро­бах простых смертных, при­чем рядом с «пирамидными» формулами появляются и новые. Одни из них облег­чают покойному путь по за­гробной воде и суше (Кни­га о двух путях) и посвяща­ют его путем магических формул в тайны небесной географии, являющейся про­тотипом земной и имеющей свои Гелиополь, Буто, Аби­дос и Океан; в других — он получает через магичес­кие формулы средства «не впасть в сеть» демонов, из­бавиться от опасности «хож­дения перевернутым вниз го­ловой», затем возможность появляться на земле, «выхо­дить днем», приняв по жела­нию вид цветка, птицы, бога Птаха и т. п. (это учение гре­ки ошибочно смешали с индийским   о  переселении душ).