Информация, для тех кто любит Древний Египет. Всем категорическим нелюбителям Древнего Египта и древнеегипетской тематики здесь делать категорически нечего: Вы не найдете для себя ничего полезного. А посему — займитесь чем-нибудь более интересным для себя.Всем остальным — добро пожаловать! Принимаются для публикации работы древнеегипетской тематики любого жанра. Проект творческий и никакого отношения к «Ассоциации МААТ» не имеет.
С уважением, Кот Учёный
Русский богослов Владимир Лосский подчеркивал, что «политеизм есть лишь низший аспект монотеизма», а Мирча Элиаде как-то заметил, что политеизм —это опыт иерофаний в различных частях космоса без попытки свести этот опыт в единство.
Однако, египтяне, как можно убедиться из текстов, успешно сводили в единство опыт локальных космических иерофаний. Амон-Ра, Птах, Атум были для них всем —творцами вселенной, единственными хранителями миропорядка, спасителями человеков от неизбежности смерти. Но так как не может быть нескольких единственных, то, следовательно, речь идет об одной сущности в различных ее проявлениях. Этим проявлениям египтяне и давали разные имена, отчетливо сознавая при этом, что все эти имена, восходя к единой сущности, выявляют отдельные силы и качества непознаваемого Бога.
Когда христиане называют Высшее начало всяческого бытия Сущим, Господом, Творцом, Вседержителем, Царем Небесным, Отцом; когда мусульмане дают Аллаху 99 прекраснейших имен -—они ни на минуту не сомневаются, что за всеми этими именами и прозваниями стоит Единый, Сверхсущностный, абсолютно непознаваемый Бог.
Почему же исследователи часто отказывают египтянам в переживании за многими именами единого Начала, в чем никогда не решатся отказать христианину или мусульманину?
Для этого имеется несколько причин: Во-первых, занимающихся Египтом смущает четкое изобразительное отличие отдельных образов Бога. Иконографически Амон несходен с Птахом, оба они —с Ра-Гор-ахти, с Хепри, с Хнумом, Но смущать это должно не больше, чем различная фонетика имен Бога. В те времена, когда люди еще не овладели письмом, но уже умели рисовать, они монументализировали образ изобразительно. Поэтому во многих древних традициях имя и изобразительная форма устойчиво связаны. Эту устойчивую связь впоследствии станут именовать каноном.
Во-вторых, в различные эпохи в разных частях Египта Богу предпочтительно давали разные эпитеты: в Гелиополе — Атума-Ра, в Фивах —Амона-Ра, в Мемфисе — Птаха. Впрочем, это всегда была только тенденция, а не обязательная норма—все имена свободно употреблялись в историческое время по всему Египту. Мы не можем сказать определенно, что в этой тенденции первично —привычка жителей той или иной области долины Нила величать Бога по-своему, или же существование местного святилища, где чтили Бога в том или ином Его имени. Но нам не известно ни одного случая, когда бы египтяне утверждали, что «на самом деле» Единый Творец не тот, а этот, не Амон, а Ра, не Птах, а Гор. Известно прямо противоположное —постоянное слияние имен-эпитетов в ряды, как например в стеле сфинкса Тутмоса IV [Urk.IV,1542]. Таких примеров в Египте-бесчисленное множество.
В-третьих, некоторые ученые остаются до сих пор стихийными или даже сознательными сторонниками прогресса в религиозной сфере в смысле Гегеля или Тэйлора. А при таком взгляде политеизм, как низшая форма, должен предшествовать монотеизму, как форме более высокой. Поскольку древнее Египта и Шумера исторических сообществ нет, то где еще, как не в долинах Нила и Евфрата 111 тысячелетия до Р.Х. искать политеизм?
И, наконец, в четвертых, для ряда исследователей, придерживающихся христианских или иудаистских убеждений, представить себе монотеистическую религию, существовавшую до Авраама—«первого монотеиста», вероучительно нелегко.
А Египет, часто упоминающийся в Библии и у отцов Церкви как страна классического многобожия, страна рабства и соблазна для богоизбранного народа, согласиться считать единобожным тем более трудно.
В учебной литературе, популярных и общих энциклопедических изданиях многобожие египтян обычно утверждается как общеизвестный и безусловный факт. Однако, среди специалистов по древнеегипетской религии столь безусловные утверждения ее многобожного характера редки.
Напротив, немалое число египтологов убеждены в существовании в Египте монотеистической традиции. Одни полагают, что традиция эта существовала всегда и притом главенствовала (Вире, Дриотоп, Моренц, Вергот, Бадж), другие —что первоначальный монотеизм египтян впоследствии «зарос» многобожием (Пьерре). А Море, в духе характерной для начала XX века теософской эзотерики, писал, что для жрецов и посвященных в Египте был монотеизм, а народ коснел во многобожии.
Во второй половине XX века главенствующими стали три точки зрения: одни египтологи усматривали в Египте постепенное усиление монотеистической тенденции, окончательно утвердившейся в Новом Царстве, после неудачной попытки религиозной реформы Эхнатона, другие восприняли предложенную индологом Максом Мюллером теорию генотеизма, в соответствии с которой во время обращения к любому богу, именно его молящийся полагает наиглавнейшим, а всех прочих—вторичными и из него возникшими, а третьи находили все новые аргументы в пользу изначального почитания египтянами Единого Бога,
Приверженец первой позиции, немецкий исследователь Эберхард Отто отмечал, что «В позднюю эпоху египтяне усматривали деяния различных божеств как проявления безымянной божественной силы, пребывающей по ту сторону их». Эту же точку зрения утверждал в своих исследованиях Моренц.
Сторонник второго воззрения русский египтолог
Александр Пъянков, отмечал, что «исторически каждый бог был склонен возрастать до вседержительства, до всецелой полноты божественного <…> Все иные божества поглощались тогда этим богом, превращаясь в одно из его качеств, в его частное проявление».
Однако, серьезный анализ египетских памятников не позволяет ограничивать монотеистическую тенденцию лишь Новым Царством или превращать египетских поэтов и священников в глуповатых простецов, способных каждого бога в момент молитвы считать главным, и в то же время верить, что равноглавных богов множество. Хотя и ясное артикулирование единобожия в послеамарнский период, и именование Творцом и Господом всяческих равно и Амона, и Ра, и Гор-ахти, и Хепри, и Птаха—суть безусловные реальности египетской религии, они, дабы быть объясненными, требуют более продуманной интерпретации.
Прекрасный знаток древнеегипетских древностей Бадж решительно подчеркивал: «Изучая древнеегипетские религиозные тексты, читатель может убедиться, что египтяне верили в Единого Бога, самосущего, бессмертного, невидимого, непостижимого, творца неба, земли и подземного мира,… а также бестелесных существ — вестников, исполняющих Его волю и слово. Именно эту часть их воззрений следует признать основополагающей… ибо на ней базировалась религия и теология в целом. Надо также отметить, что, как бы далеко в прошлое мы ни углублялись при изучении египетских текстов, вряд ли мы когда-нибудь дойдем до той эпохи, когда этого замечательного верования не существовало». Сходно думал и русский ученый И.Г.Франк-Каменецкий.
Эти мнения египтологов начала XX века подтверждает крупнейший современный знаток египетской теологии Эрик Хорнунг: «Мысль, что все боги в конечном счете являются проявлениями или ипостасями некоторого Божества, многократно появляется в египетском богословии и религиозной поэзии, особенно в эпоху Нового Царства <…> С конца Древнего Царства солнечному богу молятся под разными именами, как божеству наиважнейшему и как создателю и держателю всего движущегося и недвижимого» (Conception of God in Ancient Egypt- New York, 1982.- P.54).
Действительно, хотя Новое Царство дает нам бесспорные свидетельства монотеистических воззрений, но и Среднее, и Древнее Царство также дают нам примеры единобожия, может быть не всегда так ярко выраженные и не столь настойчивые, как строфы папируса Булак 17, станцы Лейденского папируса 1.350, гимны из храма Амона в оазиса Харгс или из храма в Эсне, но не менее ясные и глубокие. Не следует забывать, что для общеизвестного не требуются длинные аналитические изыскания, достаточно лишь намека, чтобы в уме слушателя проявился желаемый образ. А всё, что имеет отношение к божественному, и вовсе страшится слишком большой ясности, в силу принципиальной невыразимости Сверхсущностного.
Ассманн указал на присутствие в Египте с древнейших времен как «имплицитной теологии», растворенной в ритуале, в священнодействии, так и «эксплицитной», ясно выраженной в богословских сочинениях. По мере усложнения, «старения» египетской культуры многое «имплицитное» эксплицировалось, проговаривалось внешним образом, как бы страшась быть непонятым или утраченным. Потому-то и появляются в Иовом Царстве чеканные богословские формулы, подобные началу трехсотой станцы Лейденского папируса [Leyd.pap.L350, iv, 21— 22], которое сэр Аллан Гардинер назвал «утверждением Божественной Троицы, как Единицы», или молитве, сохраненной папирусом Честер-Битти [P.Chester Beatty IV,5—10}.
Многие ученые, пишущие о представлениях египтян о божественном, не отрицая в принципе монотеистический строй египетской религии, стараются все же подчеркнуть, что это — единобожие не совсем настоящее, и для его описания используют термины «космический монотеизм», «солярный монотеизм», как бы противопоставляя такой монотеизм «совершенному» монотеизму Библии и Корана.
Однако, термины «космический монотеизм», «солярный монотеизм» не несут в себе никакого особого теологического смысла. Если есть один Бог, творец и держатель мира, то и солнце, и космический строй, и все стихии равно подвластны ему —и тогда это просто монотеизм. Если же люди верят во многих самовластных богов, которые находятся друг с другом в сложных, подчас конфликтных отношениях и при этом ни один из них не считается создателем бытия (такой религиозный тип нам наиболее хорошо известен по олимпийской религии классической Эллады), то можно уверенно говорить о политеизме, многобожии.
Что же касается богословских воззрений египтян, то никаких конфликтов верховных богов друг с другом, сходных с борьбой Зевса с Кроном, Крона с Ураном, Прометея с Зевсом нам вовсе не известно. И Атум, и Ра, и Амон, и Птах воспеваются в качестве творцов и держателей мира не враждебными друг другу конфессиональными группами, но одними и теми же египтянами, в соседствующих на одних и тех же папирусах гимнах. И намного вернее, чем надуманный и искусственный генотеизм, объясняет этот факт предположение, не раз заявленное самими египтянами, что все эти имена суть только проявления Единого. Потому-то и можно славить Творца под любым достойным и подходящим к случаю и месту именем, потому-то и можно соединять эти имена в длинные ряды. И, как правило, длинные ряды божественных имен соединяются грамматически единственным числом. Например, в заупокойной формуле в обращении к Птаху-Сокару-Осирису объявляется «Да приносит он (di.f) жертвы», а не «Да приносят они (di.sn) жертвы». Формула с использованием множественного числа крайне редка. Эти хорошо известные египтологам факты свидетельствуют не о наивности египтян, не о коварстве жрецов и не о беспринципном синкретизме невежественной толпы, но о сознании присутствия за множеством иерофаний единого Первоначала.
Другие боги воспринимались как образы, имена (r n.w) почитаемого Единственного Бога. «Для египтян различные боги с их особенными именами были всего лишь ипостасями или проявлениями Единого, Которого они именовали nТ r»-—точно указывал Вергот. И именно поэтому начиная с Древнего Царства «все боги творцы носили солярные атрибуты и именования»(Хорнунг). Классик немецкой египтологии Г.Юнкер не уставал утверждать, что под именами Амона, Атума, Гора и Птаха изначально почитался в Египте единый «наидревнейший Бог» 
Эту же точку зрения поддерживал Г.Кеез.
Средствами иконографии и ономастики египтяне старались подчеркнуть, что за множеством проявлений и сил они не перестают различать Нечто Единое и Простое.
И когда Р.Антее пишет, что «Представление о Боге как о правителе мироздания не существовало до того, как царство Гора утвердилось около 3000 года до Р.Х.; и, более того, открытие единого Бога произошло не вдруг, но было результатом объединения страны Египта» (Egyptian Theology in the Third Millenium B.C.// JNES.- vol.XVIII, № 3 (Jul.1959).-P.171.),— он доказывает прямо обратное. Ведь мы не имеем ни одного текста, написанного до начала III тысячелетия, и потому о наличествовавших тогда представлениях о божественном можем судить лишь по данным археологии и по позднейшим письменным памятникам. Памятники археологии слишком грубы, чтобы на их основании с безусловностью судить о наличии политеистических или монотеистических представлений, а первые же связанные тексты и «имплицитной» и «эксплицитной» теологии, как указывает и сам Антее, уже знают Единого Бога, правителя мироздания. Идея же, что Небесное Царство возможно лишь как проекция царства земного — не более чем предположение, следующее из определенных мировоззренческих установок его автора, что в строгой науке, понятно, недопустимо.
И глубочайшее богословие «Мемфисского трактата», провозглашающее Птаха единым Творцом и Судьей вселенной, и немного наивные в своем «домашнем» благочестии поучения Гераклеопольского царя царевичу Мерикара, донесшие до нас верования египтян III тысячелетия до Р.Х., равно свидетельствуют о распространенности почитания в то время Единого Бога в долине Нила.
Исследователь древнейших памятников египетской письменности Петер Каллони обратил внимание, что в личных именах III тысячелетия до Р.Х. почти никогда не употребляется слово боги, во множественном числе, но или Бог—nТr, или Господь —nb или местоимение третьего лица единственного числа—Он, или конкретное теофорное имя. В этих именах запечатлено древнейшее египетское богословие, и оно — монотеистично.
Примечательно, что в письменных памятниках Египта III тысячелетия существительное nТr часто появляется в форме единственного числа в личных именах и в поучениях (Кагемни, Птаххотеда, Мерикара), а в храмовых, заупокойных и иных богослужебных текстах мы намного чаще встречаем не абстрактное понятие, но конкретное божественное имя. Причина этой закономерности, видимо, в том, что дидактика и ономастика не предполагают призывания Бога, но только разговор о Нем или определение отношений Бога с носителем имени. В обоих случаях о Творце можно говорить в третьем лице. Когда же египтянин призывал Бога, он обращался к Нему в категориях второго лица и искал взаимодействия, синергийности с Ним. Для призывания, для просьбы и благодарения необходимо личное называние, иначе говоря, потребно имя. И вот, обращаясь к Единому Богу, египтянин просил Его явить ему какую-то из Его сил, одно из божественных качеств. Желая этого, он именовал Умонепостигаемого, Хепри, Атумом, Птахом, Амоном и иными прекраснейшими именами.
Размышляя о совмещении богословского дискурса с «практическим» благочестием в Древнем Египте (тема исключительно близкая для лютеранской мысли), З.Моренц указывал: «Египетское богословие… существовало для нужд верующих, поскольку оно облегчало им непосредственное переживание египетских божеств. Оно могло осуществлять это, поскольку раскрывало источник силы богов, которым молились люди, и. в конечном счете, являло (равно как и скрывало), Единого Бога, который стоял за бесчисленными божествами пантеона». Если мы, уточняя, добавим к этому, по сути очень верному замечанию, что бесчисленные божества были или местными проявлениями Единого Бога, или разнообразными его энергиями, и египетские богословы, поддерживая в народе это знание, тем самым не давали простецам рухнуть в политеизм и демонолатрию, то тогда вывод немецкого ученого может считаться исчерпывающим решением вопроса о соотношении единобожия и многобожия в Древнем Египте.
Что же до многочисленных духов, которых египтяне также именовали nТr, то между ними и Богом Творцом всегда проводилось строгое различение. Египетские тексты многократно подчеркивают, что такие боги — сущности сотворенные, созданные Единым. В Текстах Ковчегов один из таких богов повествует о себе сам [Cof T.312.IV,75]. То, что могущественные боги-духи суть творения Единого, и по своим характеристикам удивительно близки высшим ангельским силам ветхозаветной и христианской религий, по этим текстам вполне очевидно.
Как и в позднейших религиях строгого монотеизма, в Древнем Египте старались не упускать принципиального различия между многоимённым единым сверх сущностным Богом, Творцом и Держателем вселенной, и сотворенными Им «богами по причастию» • — духами и победившими смерть человеками. Но, так же как и в позднейшие эпохи и в иных религиях, различие это на практике время от времени умалялось, стушевывалось, а порой, в народном благочестии, отдельным именам, а то и сотворенным духам и достигшим святости человекам начинали поклоняться как божественности-в-собственном-смысле-слова. Достаточно вспомнить безуспешную борьбу ревнителей строгой ортодоксии с культом святых друзей Божиих — вали в исламе или причудливые представления о лицах Троицы и непорочном зачатии в русском народном православии.
Разномыслие египтологов в отношении представлений о Боге в Египте во многом объясняется тем, что для их реконструкции используются все доступные источники от богословски изощренных сочинений до народных стихов и сказок. Понятно, что ждать полного единообразия от столь разнообразных текстов невозможно. Но так же как христианство нельзя реконструировать по Голубиной книге или даже по деяниям Стоглава, так нельзя адекватно понять и египетскую религию по источникам времен духовной деградации и по наивным простонародным памятникам.
Как и в любой человеческой культуре, в Древнем Египте не прекращалась борьба теистической и демонистической тенденций, и последняя, временами, почти побеждала. Но, судя по лучшим и наиболее возвышенным памятникам всех трех тысячелетий древнеегипетской истории знание Единого и стремление к соединению с Ним любой ценой никогда не исчезали,
В этих, наивысших творениях египетского религиозного гения с безусловностью утверждается, что Бог един, что Он -создатель всей жизни и всего существующего, владыка времен, ведущий в вечность. Его не схватишь рукой, действия Его полны тайны и ничто не может воспрепятствовать им. Он —царь в Фивах, князь в Гелиололе и Великий Венценосец в Мемфисе. Он не видим, но Он внемлет молитвам. Он благосклонен к людям, когда они живут как должно. Он сокровенен и образ Его неизвестен. Один Он и нет иного, подобного Ему. Он —не primus inter pares. Он —Бог единственный. Всё остальное — и боги, и люди, и земля и небо — лишь творения Его.
Так думали египтяне и на пороге истории в начале III тысячелетия до Р.Х., так исповедовали они и в эпоху Нового Царства, ту же веру хранили они и в последующие века государственного упадка, с ней встретили они и зарю христианского благовестия.
Зубов А. Б. Ведущий научный сотрудник Института востоковедения РАН
«ДРЕВНИЙ ЕГИПЕТ И ХРИСТИАНСТВО (к 2000-летию христианства): Материалы научной конференции 26.11.2001-29.11.2001. М., РГГУ. 2001 г.»
«НБ РГГУ» liber.rsuh.ru