Д.Б. Прусаков «Альтернативные подходы к проблеме древнейшего государства в Египте»

«Хор в ладье» и «ладейная ватага»

Выдающийся русский египтолог Ю. Я. Перепелкин предварил свой капитальный труд «Хозяйство староегипетских вельмож» диковинным, по его собственному выражению, посвящением: «Памяти староегипетских корабельных ватаг»[1]. Такое неожиданное на неискушенный взгляд обращение ученого, пишущего о древнеегипетском хозяйстве во всем его многоотраслевом разнообразии, к нильским судовым экипажам имело глубокий смысл. Для административно-хозяйственной системы Египта эпохи Старого царства была характерна преимущественно коллективная организация трудового процесса в стране, будь то земледельческие, ремесленные или строительные работы[2], и именно судовой уклад – «идеальное судно»[3] обнаруживает себя как своего рода архетип функционального устройства производственной артели староегипетского образца[4]. «Корабельными (ладейными) ватагами» – jzwt, как свидетельствуют аутентичные источники, прежде всего гробничные рельефы сановников периода V–VI династий, именовались элементарные рабочие подразделения, действовавшие как на реке, так и на суше, и игравшие видную роль практически во всех отраслях хозяйства староцарского Египта.

Рис. 1

Вполне очевидно, что водный транспорт, бравший на себя в условиях древней долины Нила львиную долю внутренних грузовых и людских перевозок, имел первостепенное значение для экономики фараоновского Египта[5]. Экипажи ладей, курсировавших по реке, могли рассматриваться как образцовые трудовые единицы, тем более что их было очень много и им то и дело доводилось выполнять, помимо своих непосредственных «флотских» обязанностей, еще и бесчисленные хозяйственные повинности на берегу в качестве обыкновенных рабочих отрядов[6].

Вместе с тем староегипетский обычай отзываться о сухопутной рабочей силе в терминах, применявшихся к речным судовым дружинам, и соответствующим образом запечатлевать ее на стенах гробниц, возможно, имел более фундаментальные предпосылки, нежели педантское стремление вельмож уточнить, кто из представленных на том или ином рельефе челядинцев реально входил в число временно сошедших с лодок на землю «профессиональных» гребцов. Характер основной деятельности последних, их трудовые навыки и набор привычных для выполнения команд едва ли были адекватны любым отраслям хозяйства Египта, где использовались «ладейные ватаги». Если участие в таких «чернорабочих» и сравнительно краткосрочных мероприятиях, как помощь мясникам при забое привезенного скота и разделке туш или перетаскивание с корабля в гробницу каменного изваяния вельможи[7], не требовало от «ватаж­ников» сколько-нибудь серьезной переквалификации, то сезонный земледельческий труд и, тем более, занятость в камнедобывающей и строительной индустрии, казалось бы, должны были способствовать хотя бы выработке у них альтернативных форм самоорганизации, лучше удовлетворяющих требованиям осваиваемой на берегу профессии с точки зрения координации действий трудового коллектива, чем специфически корабельный опыт его разбивки на «левый борт», «правый борт», «нос» и «корму»[8].

Подобные ожидания, однако, не оправдываются. Больше того, подмеченное за древними египтянами свойство смешивать понятия, характеризующие плавание по Нилу и пребывание на суше, было присуще им настолько, что такая отличительная черта египетского бога-«Сокола, плывущего в ладье» (nmtj), как привычка странствовать и покровительство путешествующим, могла быть выражена прозвищем Hrj Saj – «[тот, кто] на песке», т. е. номад-пустын­ник [9]. При всей бесспорности объяснения использования чисто корабельной лексики в отношении сухопутных артелей тем, что они нередко формировались из многочисленных судовых экипажей, ассоциацию пешего «кочевника» (да к тому же властелина Восточной пустыни) с божеством, которое изображалось плавающим в лодке, аналогичными доводами с той же легкостью не обоснуешь. Такого рода соображения наводят на мысль о наличии дополнительного, нетривиального решения проблемы сухопутной активности древнеегипетских «ладейных ватаг» и применения термина jzwt к наземным рабочим отрядам. Поиск этого решения приводит к новому взгляду на устройство «архаического» египетского государства, чреватому пересмотром «классических» египтологических представлений также и о социально-политической организации Египта эпохи пирамид (Старое–Среднее царства).

* * *

Древнему Египту, исходя, в частности, из физико-географических особенностей стра­ны, приписывали, по сути, исторически предопределенный и безальтернативный алгоритм перехода от первобытности к «деспотическому» государству: так называемый «второй путь развития обществ ранней древности»[10]. В ограниченности жизненного пространства египтян узкой долиной Нила, стиснутой мертвыми пустынями, видели гарантию невозможности существования здесь независимых номовых политий и неизбежности объединения (Верхнего) Египта «по цепочке» сильнейшим номом в ходе междоусобиц уже на зачаточной стадии государствообразования. В целом по сей день считается доказанным, что централизованное древнеегипетское государство, протяженностью от первых нильских порогов и чуть ли не до приморского края Дельты, сложилось к началу раннединастической эпохи («архаики», или «Раннего царства»)[11].

Традиционная наука увязывала этот процесс с постепенным ростом населения в долине Нила[12] – хотя за отсутствием соответствующих данных этот вывод не мог быть обоснован точными расчетами; более того, археологические памятники свидетельствуют скорее в пользу нерегулярной оседлости и малочисленности жителей протодинастического Верховья[13]. Как бесспорный рассматривался тезис, что хозяйственное освоение поймы Нила не обошлось без общих ирригационных работ в масштабе страны, явившихся одним из решающих факторов египетского этно- и политогенеза – хотя из источников вовсе не следует, что в Египте до Старого царства включительно существовала единая ирригационная система[14].

С учетом современных палеоэкологических и геоархеологических данных мной была выдвинута рабочая гипотеза, согласно которой «архаическое» египетское государство ограничивалось лишь частью территории страны, резко выделяясь из прочих «вождеств» более высоким уровнем социальной организации. Это явление я поставил в связь с Фландрской трансгрессией Средиземного моря (вторая половина IV тыс. до н. э.), массовым исходом земледельческо-скотоводческого населения из затапливаемой Дельты на юг и концентрацией десятков тысяч мигрантов в составе одной из верхнеегипетских племенных группировок, под «тотемом» Сокола – Хора династического Египта[15]. Иными словами, за феноменом раннего политогенеза в долине Нила, возможно, стоял природно-обусловленный региональный демографический взрыв огромной силы, нарушивший «идиллию» эволюции египетской племенной системы в направлении государства и объяснявший поразительную стремительность военно-политического взлета правителей-«Соколов».

Наиболее вероятным местом скопления нижнеегипетских беженцев был район при апексе Дельты, где предполагаемый родоначальник I династии Хор Аха («Боешник»[16], он же Мин) основал город Мемфис, который превратился в главную царскую резиденцию, вытеснив с этой позиции верхнеегипетский Тин, откуда ранние династы вели свое происхождение[17]. Вместе с тем раскопки некрополя в Абидосе близ Тина[18] вскрыли целый ряд царских кенотафов (?) «архаического» периода, которые, по одной из версий, дублировали истинные гробницы древнейших фараонов, обнаруженные в Саккаре под Мемфисом[19]. По другой версии, истинные царские гробницы находились в Абидосе[20]. Как бы то ни было, эти монументальные погребальные сооружения подсказывают, что Тин и Мемфис в те времена являлись средоточиями культа почивших царей, т. е. выполняли функцию важнейших центров кристаллизации египетского протогосударства[21].

Здесь не было бы ничего примечательного, не имейся больших сомнений в том, что это протогосударство простирало свою власть на весь тогдашний Египет. На мой взгляд, ни один из известных сегодня источников, ни в отдельности, ни совокупно с прочими не может служить доказательством существования в раннединастическом Египте самодержавия. Например, для обоснования идеи политической консолидации страны уже к началу «Раннего царства» часто привлекали палетку с изображением тинитского правителя «Нармера», заносящего булаву над головой вождя из Дельты и, таким образом, якобы присоединяющего ее к Верхнему Египту[22] (рис. 1). Для сравнения, на другом предмете – оттиске печати – «Нармер» («Соман»[23]) представлен в виде рыбы, замахивающейся палкой на ливийских пленников[24] (рис. 2), из чего, однако, никто не делал вывод, что он захватил Ливию: ограничивались догадкой, что имел место лишь победоносный набег египтян на «западных соседей»[25]. Не являются доказательством тинитского абсолютизма и дальние военные экспедиции, ведомые царями через весь Египет[26]: фараоны-«завоеватели» Нового царства исходили Переднюю Азию вдоль и поперек, побывав даже на берегах Евфрата, но вместе с тем очевидно, что они никогда не были фактическими правителями переднеазиатского региона[27]. Рискованно также на основании двух находок в Иераконполе и Туре заключать, будто царь «Скорпион» из «0-й династии» полностью владел Верхним Египтом[28], или утверждать, что сходные наборы «архаических» вотивных предметов, найденные в Телль Ибрагим Аваде и на Элефантине, «указывают на сложение единого политического образования от дельты до первых порогов»[29]. По этой логике, на основании найденного при раскопках Библа черепка с именем царя Хасехемуи мы должны объявить Переднюю Азию территорией, принадлежавшей раннединастическим фараонам, а Пелопоннес, где в Микенах был найден артефакт с именем Аменхотепа III – колонией XVIII династии.

Рис. 2

Отсутствие убедительных доказательств территориальной целостности Египта эпохи «Раннего царства» в общих государственных границах при очевидности теснейших связей между Тином и Мемфисом, которые явно входили в единый социально-политический организм, на первый взгляд, заводит в тупик. Как могли «архаические» властители Тина основать Мемфис и управлять тамошним многолюдным[30] регионом, не владея если не всем Египтом, то, по крайней мере, пространством нильской долины между этими поселениями, измерявшимся, кстати, сотнями километров? Возможно ли, чтобы части государственного образования располагались на столь значительном расстоянии друг от друга, перемежаясь с территориями независимых племен или общин?

Ответы на эти вопросы просматриваются в контексте организации крупнейшей земельной собственности в Египте Старого царства, где, насколько известно, обширные домовладения фараона, номархов и прочей знати не составляли сплошных массивов, а были разбросаны по всей стране[31]. С учетом этого, предположение об ограниченности реальной власти «архаических» царей в долине Нила всего лишь несколькими анклавами не кажется таким уж невероятным. Более того, принимая во внимание теснейшую историко-эволюционную преемственность «архаики» и Старого царства[32], в прерывности и широкой географической рассеянности староегипетских крупных земельных владений логично усматривать не что иное, как слепок раннединастического территориального устройства Египта.

Я выдвигаю гипотезу: египетское протогосударство представляло собой не сплошную территориальную, а дискретную анклавную систему, вкрапленную в мозаику независимых «чифдомов» долины Нила.

Помимо Тина и Мемфиса, по косвенным признакам угадываются некоторые другие ее очаги, которые если и не принадлежали царскому клану на правах «частных» владений, то, во всяком случае, относились к сфере его политических интересов. В Верхнем Египте это прежде всего Иераконполь – здешний древнейший центр поклонения Хору[33], соседствовавший с располагавшимся в ал-Кабе святилищем богини-коршуна Нехбет, чье имя вошло в титулатуру уже раннединастических царей[34]. Какую-то связь те, несомненно, поддерживали и с Коптосом, неподалеку от которого, в Нагаде, была найдена усыпальница царицы «0-й династии» Нейтхотеп[35]; кроме того, цари периодически посвящали коптосскому богу Мину церемонию «рождения» (изготовления статуи?), т.е. воздавали ему особые почести[36]. Среди поселений Дельты след наиболее тесных контактов с Тином–Мемфисом обнаруживает Буто, где находилась древнейшая кумирня богини-кобры Уаджет, олицетворявшей на пару с верхнеегипетской Нехбет один из титулов фараона[37], а также Саис, откуда, вероятно, происходили жены ряда ранних династов, носившие имя саисской богини Нейт[38]; высказывалось небезосновательное предположение, что Хор Аха устроил в Саисе ее святилище[39].

Документальные свидетельства о регулярных связях между гипотетическими анклавами египетского протогосударства приходится понимать так, что значительные пространства, предположительно не подпадавшие под его власть, в частности, территория Сред­него Египта в «двуречье» Нила и рукава Бахр-Юсуф, не составляли непреодолимой преграды для полноценного взаимодействия Тина, Мемфиса и политически тяготевших к ним сельбищ – при всей неизбежности постоянных враждебных выпадов со стороны независимых «номов», вклинивавшихся в эту систему. Уместен вопрос: каким мог быть механизм ее формирования и функционирования?

Важнейшая «приводная деталь» этого механизма буквально бросается в глаза. Египетская керамика герзейского периода (он же Нагада II, ок. 3600–3200 гг. до н. э.) в изобилии демонстрирует изображения многовесельных ладей, очевидно, уже в то время нередко встречавшихся на Ниле[40] (рис. 3). Cудя по рисункам, это были не папирусные плоскодонки для рыбной ловли или охоты в мелководных зарослях[41], а крупные и остойчивые суда с напалубными надстройками, возможно, имевшие деревянную оснастку и, несомненно, принимавшие на борт значительные команды гребцов[42]. Излюбленный расписной сюжет герзейских горшечников убеждает в том, что еще до зарождения государства в Египте большая грузовая лодка успела занять видное место в повседневной жизни населения страны.

Рис. 3

Главное, что такое судно предоставляло своей команде возможность выборочной колонизации нильской поймы в объезд областей, занятых конкурентами или врагами. «Ладейная ватага» имела то существенное преимущество перед пешим отрядом землепроходцев, что могла благополучно миновать территорию недружественного племени, не вступая с ним в лобовое столкновение и не рискуя растерять силы, а то и подвергнуться полному разгрому в кровавых сухопутных стычках. В отличие от земли, Нил не принадлежал никому, поскольку едва ли у кого-то из племенных вождей, включая раннединастических правителей Тина, имелось достаточно сил и средств, чтобы, не ограничиваясь отдельными нападениями на плывущие мимо вражеские флотилии, раз и навсегда блокировать «свой» участок широчайшего речного русла и парализовать на нем транспортное сообщение. Полагаю, что именно реальность нелимитированного транзита лодок большой грузоподъемности через «территориальные воды» независимых «вождеств», обеспечивавшая обмен людьми, товарами и информацией, являлась гарантией политической и экономической целостности разбросанных по стране анклавов раннеегипетского государства вопреки разделявшим их пространствам.

В дополнительном ракурсе роль лодки вырисовывается с учетом экологического фактора. Сток Нила в амратский (он же Нагада I, ок. 3800–3600 гг. до н. э.) и герзейский периоды египетской предыстории, по-видимому, был мощнее, чем в историческое время[43]. Археологический материал, как было сказано выше, свидетельствует в пользу нерегулярной заселенности берегов Нила в додинастическом Верхнем Египте. Одной из причин этого могли быть неблагоприятные для жизни людей природные условия в нильской пойме[44], прежде всего очень сильные разливы, которые снижали доступность пойменных земель и могли явиться естественной предпосылкой их не сплошного, а избирательного освоения доисторическим населением. Как сообщает Геродот (II, 4), еще при первых царях Египет «являлся болотом, и вся местность, лежащая теперь ниже озера Мериды, находилась под водой».

Вспомним некоторые подробности закладки Мемфиса в описании «отца истории» (II, 99) со слов египетских жрецов. Мы со школьной скамьи свыкаемся с мыслью, что окультуривание древней долины Нила начиналось с ирригационных работ.

Рис. 4a

Между тем уже Геродоту внятно объяснили, что строительству Мемфиса предшествовали весьма трудоемкие осушительные работы, и лишь по их завершении было вырыто озеро, куда провели воду из Нила – т. е. осуществлено действие, напоминающее некий ирригационный проект. Иными словами, первостепенной хозяйственной задачей при заселении Египта на заре династической эпохи было вовсе не орошение земель, а наоборот, их масштабное дренирование.Сохранившиеся вещественные источники не дают представления ни о всеобщей государственной, ни о местной общинной ирригации в раннединастическом Египте[45]. Считается, что исключением является рельеф на каменном навершии булавы «Скорпиона» (II[46]), где царь изображен с мотыгой на речном берегу[47] (рис. 4а). С этой точки зрения, здесь запечатлена сцена землекопного обряда, связанного с рытьем оросительного канала от Нила к обрабатываемым землям. Однако бросается в глаза (рис. 4б) одинаковая ширина реки и ответвляющегося от нее рукава, на котором к тому же заметен задранный высоко вверх корабельный нос, очевидно, принадлежащий большой многовесельной ладье.

Трудно представить такое судно плавающим в примитивной ирригационной канаве. Ландшафт на рассматриваемом изображении больше напоминает нильскую Дельту с ее разбегающимися руслами и болотными растениями, причем это впечатление усиливается благодаря присутствующим здесь же двум постройкам, в которых узнаваемо характерное для Нижнего Египта древнейшее капище pr-nw.

Таким образом, возможно, что «Скорпион» не копал арык, а возводил святилище, подобно тому, как строили (?)[48] поселения оснащенные мотыгами зооморфные «тотемы» так называемой «ливийской палетки» (один из которых, кстати, скорпион). (рис. 5).

Рис. 5

Учитывая все это, в многовесельной лодке, появившейся на Ниле накануне становления цивилизации Египта, впору видеть не просто важнейшее средство транспорта, но главное орудие освоения страны. Можно предположить, что герзейская и отчасти «архаическая» колонизация египетской долины Нила из-за ее естественной малопроходимости в основном осуществлялась не пешим порядком по суше, а с реки экипажами крупных лодок, размеры которых, вероятно, диктовались именно соответствующей потребностью перевозить большие отряды воинов, охотников и рабочей силы[49].Подкреплю эту мысль документально. На деревянной табличке из Абидоса, помеченной серехом («соколиным» – «тронным» именем) Хора Аха, изображены три плывущие лодки[50] (рис. 6). Первая движется между двумя поселениями, заключенными в кольцо стен; вторая и третья следуют тандемом, причем над каждой из них имеются одинаковые рисунки мотыги в паре с продолговатым горизонтальным знаком, о смысле которого в силу неразвитости «архаической» письменности остается лишь догадываться. Вместе с тем иероглифов, с которыми может ассоциироваться этот вытянутый знак, не так уж много. Наиболее вероятными представляются такие варианты, как «крепость» (wnt)[51], «земля» (tA)[52], «песчаная коса» в термине iw – «остров», родственном выражению «остаться за бортом», «сесть на мель» (iwj)[53], наконец, «пруд» (S) или, в более широком смысле, рукотворный водоем или водоток на культивированных землях[54].

Рис. 6
При этом устойчивое сочетание с мотыгой во времена зрелого иероглифического письма образует лишь знак S, выражающий в такой композиции (мотыга, выкапывающая пруд или канаву)[55] понятие «основанное поселение» (grgt)[56]. Подчеркну, что в эпоху Старого царства в Египте так назывались выселки на искусственно осушенных землях[57], причем под S в этом контексте, очевидно, первоначально подразумевался не ирригационный, а дренажный арык для слива избыточной воды с осваиваемого участка.Обсуждаемый источник имеет дубликат – такую же табличку, в точности воспроизводящую всю рассмотренную сцену с лодками[58] (рис. 7), но с тем отличием, что очертания соседствующего с мотыгой продолговатого знака над одной из них не вызывают никаких сомнений: это почти правильный прямоугольник, чрезвычайно напоминающий иероглиф S и являющийся весомым аргументом против чтения рассмотренной пары знаков как mrw (род хвойного дерева)[59]. Таким образом, весьма похоже, что на указанных табличках зашифрована информация об основании поселений в заводненной пойме Нила судовыми командами. Можно пойти дальше, допустив, что в данном конкретном случае две крепостцы, между которыми курсирует первая из трех упомянутых лодок, и есть те самые поселения по окончании их обустройства.

Рис. 7

В целом ничто не мешает трактовать приведенный сюжет как наглядную иллюстрацию тезиса о важнейшей роли лодок в ходе колонизации «архаического» Египта и о регулярных лодочных коммуникациях между анклавами раннеегипетского государства, разбросанными по долине Нила.Изображения лодки часто встречаются на Палермском камне[60], причем здесь они связаны в основном с торжественными плаваниями раннединастических царей-Хоров по стране, выполнявшими ряд ритуальных и административных функций. Смысл обрядовой стороны мероприятия в общем виде заключался в том, что правитель, путешествуя в границах своих владений, тем самым созидал земной и универсальный миропорядок. Именование этого действа «архаическими» египтянами «сопровождением Хора в ладье» намекает, наряду с прочим, на рождение в их сознании ближайшей ассоциации образа богоподобного фараона-мироустроителя с курсирующим по Нилу судном, не исключено, впоследствии закрепившейся в иеро­глифе «Хор в лодке» ([61]. Примечательно, что в раннединастических письменах лодочная пиктограмма, в том числе с венчающим ее соколом, случалось, прямо соседствовала с царскими титулами (n(j)-sw.t bj.tj, nbtj, ¡r-nbw) и собственно именами (серехами), как бы образуя с ними единые «фразы»[62]; высказывалось даже соображение, что «хорово» имя «Скорпиона» непосредственно содержало знак лодки с сидящим на ней соколом[63].

Явно будучи изначально состыкована с божественной фигурой царя-Хора, предпринявшего первые попытки объединения («упорядочения») Египта, в дальнейшем лодка имела все шансы обрести сакральный статус, например, в качестве прототипа священных барок, на которых цари совместно с богами совершали вечное космическое плавание по небесам и подземному миру, утверждавшее вселенскую гармонию. Насколько известно, это представление лежало в основе культа Солнца-Ра, который стал в Египте общегосударственным в эпоху Старого царства, на рубеже IV–V династий[64]. Вместе с тем еще на заре «архаического» периода, за три-четыре столетия до превращения Ра в верховного бога Египта, рядом с царскими усыпальницами «захоранивались» лодки, возможно, необходимые уже ранним царям в их загробных странствиях. Задолго до Хуфу (Хеопса) с его знаменитой «солнечной баркой», извлеченной из склепа у подножия пирамиды этого фараона[65], и царей V династии с их гигантскими ладьями из кирпича-сырца при Солнечных храмах[66] возле гробницы Хора Аха воздвигли кирпичное сооружение длиной около 20 м в виде лодки, которое или имитировало судно, или (что вероятнее) являлось «саркофагом» для настоящей ладьи[67]. Аналогичные конструкции имелись рядом с гробницами других монарших особ «архаического» Египта, таких как царица Мернейт[68], царь Хор Ден[69] и пр. Мало того, погребенные при I–II династиях деревянные лодки обнаружились далеко за пределами царских некрополей, например, при раскопках раннединастического кладбища в Хелуане[70].

Такой аспект сакрализации ладьи, как ее участие в противостоянии мировой энтропии, возможно, следует в какой-то мере соотнести именно с тем, что лодка в древнейшие времена была для египтян самым верным, если не единственным, средством колонизации долины Нила, которое только и позволило людям вжиться в первобытный природный «хаос» пойменного ландшафта, постепенно расселиться по всему Египту и наладить стабильное сообщение между регионами страны.

При априорной неосуществимости кем бы то ни было на уровне развития «архаических» технологий и вооружений[71] тотального государственного контроля над территорией Египта, почитание раннединастических правителей – «Хоров в ладье» как божественных гарантов миропорядка представляется весьма значимым фактором консолидации египетского населения и превращения его в единую нацию, в какой-то мере компенсировавшим незрелость военно-административной системы раннего государства. В то же время притязания правителей Тина–Мемфиса на главенствующее положение в долине Нила в образе одного из многочисленных богов, которым здесь поклонялись, наверное, должны были вызывать и противодействие иноплеменных «тотемов», приводя к периодическим вспышкам очагов сопротивления властолюбивым поползновениям царей-Хоров. При этом сильнейшие главы независимых чифдомов, используя собственные лодки с их боевыми «ватагами», несомненно, были в состоянии затруднить водное сообщение между удаленными друг от друга царскими «доменами»; напрашивается мысль, что этим был чреват любой конфликт тинитских царей с непокоренными вождями, которые в удобный момент едва ли бы замедлили применить против своих коронованных недругов столь чувствительное средство борьбы.

В «архаическом» Египте имели место как минимум два крупных династических кризиса. Первый характеризовался временным «перевоплощением» царя из Хора в Сета, который в древнеегипетских «религиозных» представлениях фигурировал как антипод Хора, безжалостный убийца его отца Осириса и гонитель его матери Исиды[72]. Фактически эта «революция» ознаменовала спад напряжения, истоки же его, по-видимому, следует искать в царствовании Хора Аджиба («Полносердого») из I династии, которое знаменито, возможно, самой ранней в Египте попыткой соорудить пирамидообразное ступенчатое надгробие вместо традиционной мастабы[73]. Необходимо подчеркнуть, что эти архитектурные опыты пришлись на пик усиления I династии, достигнутый в правление предшествовавшего Аджибу Хора Дена («Крыло(?)простирателя»), который считается одним из величайших царей в раннединастической истории[74]. Инновации в погребальном зодчестве при Аджибе[75], таким образом, могли отражать стремление династического клана, укрепившегося в военно-администра­тивном отношении, возвыситься также культово-идеологически, подняв авторитет царя как живого бога – Хора на качественно более высокий уровень[76].

Своего рода последователем Аджиба выглядит Хор Каа («Вышнерукий»), завершивший I династию: его гробница (кенотаф?), предвосхищая припирамидные архитектурные ансамбли Старого царства, включала первый известный заупокойный (?) храм внутри общей с захоронением ограды[77]. С учетом этих новшеств можно допустить, что политический упадок Тина–Мемфиса на рубеже I–II династий был связан в том числе и с негативной реакцией на культово-идеологические преобразования династического клана со стороны почитателей конкурировавших с Хором богов, прежде всего Сета (главного божества «архаического» Верхнего Египта?), которая, вероятно, и вынудила фараонов пойти на компромисс, временно заменив или дополнив собственный «тотем» «неприятельским». Каковой могла быть цена такого компромисса?

Прежде чем предложить ответ на этот вопрос, напомню, что среди обрядов, с которыми в анналах Палермского камня (recto) чередуются «сопровождения Хора в ладье», важное место занимает церемония так называемого «воссияния», или «явления» (xaj), царя в образе владыки то Нижней, то Верхней, а то и сразу двух Земель. При этом, согласно данным Камня, раздельноземельные «воссияния» были географически строго привязаны к соответствующему региону Египта. Так, например, во второй строке recto под сообщением о «воссиянии» царя Верхней Земли сделана запись о ритуале «рождения Мина»[78] – бога верхнеегипетского города Коптос, что, очевидно, указывает на местонахождение царя в год проведения обеих церемоний именно в Верховье. В третьей строке той же лицевой стороны памятника отчет о «воссиянии» царя Нижней Земли соседствует с информацией о беге священного быка Аписа[79], почитавшегося в нижнеегипетском Мемфисе, где, надо полагать, и происходило чествование правителя. Иными словами, похоже, что «явления» царя в той или иной из двух указанных ипостасей приурочивались к его поочередным «сопровождениям» то в низовые, то в верховые владения, где ему всякий раз приходилось представать перед местным населением в «надлежащем» виде, дабы подтвердить свои права на посещаемую Землю. Выскажу попутно соображение, что под «Обеими Землями» в раннединастическую эпоху, по-видимому, подразумевался не объединенный (Нижний и Верхний) Египет, а лишь северные и южные анклавы «архаического» протогосударства. При таком подходе исчезло бы противоречие между очевидным фактом, что далеко не вся страна подпадала под влияние I и II династий, и тем обстоятельством, что цари Тина–Мемфиса официально, нимало не сомневаясь в своем на то праве, титуловались как властители и Верхней, и Нижней Земли.

Уточню, что наиболее ранним царем, недвусмысленно претендовавшим на это право, был Хор Ден. В источниках он предстает поистине могучим владыкой: присваивает себе титул «повелителя Обеих Земель» n(j)-sw.t bj.tj и венчается «державной»[80] красно-белой короной, поражает «восток» (рис. 8), уничтожает племена Аравийской пустыни и Синая, громит какую-то местность под названием wr KA, разрушает крепости, убивает бегемота[81].

Рис. 8

Вместе с тем в эту картину «идеального» царствования, на первый взгляд, резким диссонансом вторгается информация Палермского камня о губительном разливе Нила в год празднования 30-летия (?) правления – хеб-седа Дена[82]. Следствием этого чрезвычайно высокого половодья стало «потопление простолюдинов всяких запада, севера и востока»[83] – катастрофа, казалось бы, полностью противоречащая «идеологии» хеб-седа, магически поддерживавшего миропорядок через ритуальное омоложение и восстановление физических сил правителя, и способная перечеркнуть все «мироустроительные» успехи фараона на престоле объединенного Египта.

Рис. 9

С другой стороны, может быть, никакого противоречия в рассмотренных данных и нет. Весьма примечательно, что в приведенном сообщении Камня (рис. 9) Египет выглядит затопленным не полностью: здесь отсутствует одна из «частей света» – юг, который зато отдельно фигурирует на дощечке Дена из Абидоса с изображением другого хеб-седного сюжета, где символ юга (Верхней Земли) – растение swt вписано в прямоугольник «храма» или «поместья» Hwt[84] (рис. 10). В таком виде эта «надпись» может быть понята как «двор (царя?) Верховья» и интерпретирована как «упорядоченный» комплекс верхнеегипетских владений, реально подконтрольных Хору Дену и противопоставленных остальному – объятому хаосом «потопа» Египту, включая Дельту («север»).

Рис. 10a

Тогда известие о катастрофическом половодье в год хеб-седа, не «табуированное», а напротив, увековеченное древними анналами, имело бы для фараонов не уничижительный, а очевидный «победно-магический» смысл: «юбиляр» Хор Ден, чьей «обновленной силой» вызвано мощное наводнение, «топит» недругов, населяющих территорию за пределами его царства. Тем самым Ден демонстрирует свою «божественную» власть над жителями пока еще не подчиненных фараонам областей Египта и творит «порядок из хаоса», очищая эти области от обитающей там «скверны».Существенная деталь. Тонущие «простолюдины запада, севера и востока» представлены на Палермском камне в виде птицы rxjt. На булаве «Скорпиона»[85] именно эти птицы, подвешенные за шеи на штандартах египетских номов (рис. 11), символизируют побежденных врагов царя.

Таким образом, не исключено, что непосредственно в древнеегипетских источниках содержатся прямые указания на отчужденность от владений «архаических» царей значительной части Египта, являющиеся решительным аргументом против теории его национально-государственного объединения уже в раннединастическую эпоху. При этом именно в открытом и угрожающем противопоставлении «вотчины» династического клана прочим регионам страны можно усмотреть особую значимость Хора Дена среди основоположников государства фараонов.

Подчеркну еще и то обстоятельство, что на Палермском камне для царствования Дена не зафиксировано ни одного «сопровождения Хора в ладье». Отказ (?) от этого мероприятия, которое, по сути, свидетельствует о незрелости египетского протогосударства, наталкивает на мысль о наличии у Дена достаточно эффективной ад­министрации, избавлявшей царя от необходимости проводить значительное время в ритуально-инспекционных объездах своих «Земель»; главой такой администрации мог быть видный царедворец Хемака, чье имя в официальных документах ставилось рядом с именем Дена, а гробница не уступала царской[86]. Закат I династии был отмечен тем, что церемония «сопровождения Хора» приобрела свою былую важность и вновь стала рассматриваться как главное со­бытие года[87].

Возвращаясь к политическому кризису конца I династии, обращу внимание на то, что в Абидосе отсутствуют гробницы (кенотафы?) царей ранней II династии до Хора Нечерена включительно. В дополнение к этому, пятнадцатилетний отрезок правления Нечерена, запись о котором сохранилась на Палермском камне[88] (рис. 12), обнаруживает любопытное свойство: здесь царь лишь по одному разу «явлен» как правитель Верхней Земли и двух Земель, после чего наступает продолжительный период, когда его «сопровождения» чередуются с «воссияниями» исключительно в качестве царя Нижнего Египта, словно власть Хора Нечерена ограничивалась преимущественно этим регионом. Интересно, что последовательность «воссияний» Нечерена в Низовье становится устойчивой по прошествии года, одним из важнейших событий которого, по логике летописи, должно было стать очередное «воссияние» – причем, следуя принятой очередности, верхнеегипетское, – но который вместо этого отмечен военной кампанией: раз­рушением двух городков. Не отражает ли это батальный эпизод борьбу династического клана за доступ к его владениям в Верховье?

Отсюда может вытекать, что политический кризис в Египте на рубеже I–II династий сопровождался разрывом регулярного сообщения между Мемфисом и Тином и временным отсечением их правителей, давно обосновавшихся в Низовье, от родового гнезда в Верхней Земле. Весьма примечательно, что царский некрополь Абидоса «возродился» начиная не с кого иного, как с наследовавшего Нечерену Хора Сехемиба («Мощносердого»), первым принявшего имя Сета (Сет Перибсен)[89]. Таким образом, вырисовываются условия предполагаемого компромисса: «платой» династическому клану за столь ощутимую уступку независимым вождям Верхнего Египта, как переход царей «под покровительство» одного из наиболее высокочтимых здешних божеств, вероятно, стало прекращение вмешательства племен, поклонявшихся Сету, в коммуникации между северными и южными анклавами египетского протогосударства.

Наличие чересполосицы «владений» Хора и Сета в Египте, несомненно, усугублявшей ситуацию в случае раздора между «тотемами», может подтверждаться, например, тем, что на полпути от Тина до Иераконполя с его святилищем Хора располагался Омбос – одно из главных средоточий культа Сета («омбосского» – nbwtj) в древней долине Нила[90]. Следы Сета обнаруживаются и в Среднем Египте – в 10-м номе, лежавшем ниже Тина по течению: есть версия, что Сет почитался здесь наравне с Хором, и единение этих богов, изображавшихся в виде пары соколов[91] в одной или двух лодках, означало примирение давних врагов[92]; согласно другой точке зрения, никакой примиряющей Хора и Сета божественной ипостаси в 10-м номе не знали, двуединым же здешним божеством в лодке был Сет собственной персоной[93]. О трудностях и особой значимости плавания «сопутников Хора» через среднеегипетские дали, разделявшие анклавы Тина и Мемфиса, возможно, напоминает то, что именно в Среднем Египте впоследствии поклонялись специфическому божеству «Хор в ладье»[94], чей храм находился в 12-м номе Верховья[95]; важно, что данная разновидность Хора была неразрывно связана со своей лодкой[96].

Второму династическому кризису «архаической» эпохи в Египте – при позднем III доме – предшествовала несравнимо более впечатляющая, чем у Аджиба, демонстрация культово-идеологического возвышения царей-Хоров: ступенчатая пирамида Хора Нечерхета (Сену, или Джосера)[97], первое колоссальное каменное надгробие фараонов – и последнее, достроенное III династией[98]. Заслуживает внимания тот факт, что как и Аджиб, чьи архитектурные нововведения увенчали сильное царствование, Джосер наследовал могущественным правителям, один из которых, Хор Хасехем («Скипетрозарный»), прославился военным разгромом Дельты с уничтожением по крайней мере ок. 50 тыс. ее жителей[99] (рис. 13).

Таким образом, как будто бы выявляются два цикла становления раннединастического государства в Египте, каждый из которых характеризовался последовательным укреплением фараоновой власти и, в итоге, ее провалом после попыток идеологического обоснования достигнутого. При этом в ходе возвышения Хора в качестве царского божества от первого ко второму циклу прослеживается определенный «прогресс»: кризис III династии уже не отмечен переименованиями царей в Сетов.

Наряду с этим, вероятно, имело место и расширение государственных территорий, о чем могут свидетельствовать малые ступенчатые пирамиды (конца?) III династии, география которых охватывала практически все Верховье: это пирамиды в Силе (Фаюмский оазис), Завиет ал-Мейтине (Средний Египет), Нагаде (район древнего Омбоса), ал-Куле (близ Иераконполя) и др.[100] Пирамида в Нагаде, например, наводит на мысль о слиянии анклавов Тина и Иераконполя с вбиранием в этот союз региона Омбоса, иными словами, об объединении юга Верхнего Египта под властью династических правителей[101]. С этой мыслью согласуется предположение, что на территории Коптосского нома, которой принадлежал Омбос – место поклонения Сету, при фараоне Хасехемуи (II династия) возникло централизованное земельное ведомство[102]. Любопытное совпадение: серех Хасехемуи содержал приписку «в нем умиротворились два бога», которые изображались в виде двух соколов, сидящих на штандартах, но точно такая же птичья пара составляла коптосский «тотем», соседствовавший на некоторых печатях Хасехемуи с его серехом[103] (рис. 14).

Нельзя ли из этого заключить, что Хор-Сет Хасехемуи – как полагают, непосредственный предшественник основателя III династии Джосера[104] – увязывал идеологему «примирения» в себе двух богов с вполне конкретным достижением своей внешней политики: вооруженным захватом или добровольным присоединением к владениям Тина–Мемфиса области так называемой фиванской излучины Нила? Не наталкиваемся ли мы здесь на новую немаловажную подробность исторического процесса образования древнеегипетского объединенного государства?В связи с этим представляет интерес и малая ступенчатая пирамида в Завиет ал-Мей­тине, поскольку она, возможно, говорит о распространении власти Тина–Мемфиса на Средний Египет. Вместе с тем, если ориентироваться на этот вид памятников, среднеегипетский регион, в отличие от южного Верховья, пока располагал протяженными пространствами, не подпадавшими под влияние «архаического» протогосударства, в чем могла крыться одна из причин упадка III династии.

Рассмотренные династические кризисы в Египте «Раннего царства», не исключено, были обусловлены, помимо социально-политических, еще и природными предпосылками. Кризис конца I – начала II династии хронологически коррелирует с завершением так называемого «неолитического спада» – значительного понижения пойменной террасы и, по-видимому, стока Нила, которое должно было преобразить вмещающий ландшафт складывавшегося древнеегипетского этноса[105]. Таким образом, возможно, культово-идеологическая коллизия «Сет contra Хор» имела связь с изменением физического облика окружающего египтян мира, которое вполне могло всколыхнуть внутри страны силы, стремившиеся к выдвижению альтернативного «тотема» в качестве царского божества – творца-охранителя миропорядка. В свою очередь, крах III династии фактически пришелся на разгар засушливого эпизода в Северо-Восточной Африке[106], предшествовавшего суббореальному климатическому оптимуму середины III тыс. до н. э.[107] В итоге есть основания говорить о том, что эволюция «архаического» Египта в направлении объединенного государства, включая ее исходную фазу, совпавшую с пиком послеледниковой трансгрессии Мирового океана[108], имела динамику социально-природных ритмов.

Альтернативный социоестественный подход, по сути, размывает хрестоматийную, но совершенно искусственную периодизацию раннеегипетской истории в «ритмах» династий и Царств, причем этот антитезис кажется адекватным «историческим» взглядам самих древних египтян. Если египтологический канон выделяет так называемую «0-ю династию», к которой относит, в частности, «Нармера», то на сравнительно недавно найденных при раскопках Абидоса оттисках «архаических» печатей имя этого правителя, причем с приставкой «Хор», стоит в одном непрерывном ряду с именами представителей канонической I династии: Хоров Аха, Джера и далее до Дена в одном случае и до Каа – в другом[109] (рис. 15, 16). Получается, что признанного современной наукой отдельного правящего дома, предварявшего воцарение Хора Аха, раннеегипетская «архивная» традиция не различала – а раз так, то и у нас едва ли есть резон это делать.

Столь же условна и археологически неощутима общепринятая вслед за Манефоном граница между I и II египетскими династиями (Хор Каа – Хор Хотепсехемуи), теряющаяся в потемках социально-экологического кризиса. Более того, даже такая ярчайшая веха фараоновской цивилизации, как пирамида Джосера, которая ассоциируется у всех не иначе как с началом так называемого Старого царства в древнем Египте, в этом смысле мне представляется ложным историческим ориентиром: коль скоро за строительством этой пирамиды последовал очередной упадок раннеегипетского государства на фоне иссушения климата, ее куда логичнее связывать не с наступлением нового, а с завершением предыдущего цикла политогенеза. Учтем наблюдение, что, кроме Манефона, все древние хронографы Египта помещали Джосера не в начало, а в конец некоего исторического периода[110]. Пирамида этого фараона так и осталась единственным раннединастическим памятником подобного масштаба. Уже следующий царь, Сехемхет, не только не завершил, едва начав, возведение собственного колоссального надгробия, но и сам куда-то исчез: его саркофаг, по всем правилам захороненный под недостроенной пирамидой, оказался пуст[111].

Порожний саркофаг Сехемхета – символическая иллюстрация наших знаний о социально-политическом устройстве Египта во времена III династии, ни точный состав, ни продолжительность которой не известны[112]. Разразившийся после Джосера кризис, погрузивший ее в «непроглядный мрак»[113], вряд ли позволяет надеяться на существование в египетской долине Нила и на тот момент централизованного государства.

Тем меньше оснований говорить о начале с III династией эпохи Старого царства как качественно отличного от «архаики» этапа древнеегипетской цивилизации.

* * *

По изложенной гипотезе, в процессе освоения протоегиптянами додинастической долины Нила имела место ее избирательная колонизация[114], следствием которой стала анклавная территориальная структура «архаического» государства Тина–Мемфиса. Выдающуюся роль при этом сыграла большая многовесельная ладья, которая закладывала фундамент военного и «экономического» могущества общин. В числе изобразительных сюжетов палетки «Нармера» – сцена с лодкой, рядом с которой двумя ровными рядами сложены обезглавленные трупы вражеских бойцов (рис. 17).

Рис. 17

Ничто не мешает интерпретировать этот яркий эпизод как поголовное истребление главной вооруженной силы противника – лодочных экипажей, причем параллельные ряды убитых вызывают невольную ассоциацию с «левым бортом» и «правым бортом» – подразделениями староегипетских «ладейных ватаг» jzwt.Лодочные команды в раннединастический период выполняли, наряду с воинскими, и трудовые функции: так, обращают на себя внимание многочисленные начертания лодок на конструктивных элементах незавершенной пирамиды Сехемхета, оставленные строителями[115], которые, вероятно, на этих лодках и прибывали. Не оттого ли сухопутные рабочие отряды Старого царства сохраняли наименование «ладейных ватаг», что, в силу рассмотренных причин, дееспособный коллектив работников самых разных специализаций издревле представлялся египтянам не иначе как артелью, плавающей в лодке?

Анклавное раннединастическое государство, как я полагаю[116], оказало во многом определяющее эволюционное влияние на общественно-политические отношения в Египте эпохи Старого и Среднего царств, когда за областеначальниками-номархами и крупными сановниками сохранялась известная административно-хозяйственная и правовая независимость от фараона. С отходом фараоновского Египта от «первобытно-эгалитарных» принципов взаимоотношения вельмож с Большим Домом из древнеегипетского обихода навсегда исчезли и многофункциональные «ладейные ватаги», растворившиеся в жестко ранжированной[117] социально-профессиональной среде зрелого деспотического государ­ства.

 

---