А. Эрман «Полиция и суды Древнего Египта»

Дата: 11.10.2007

Документы большого судебного процесса времен правления царя Рамсеса IX — дела банды воров из фиванского го­рода Мертвых — позволяют нам ясно представить себе, как работала правительственная полиция в эпоху XX династии, как расследовалось преступление и как проводился суд над подозреваемыми¹. Это громкое дело (таким оно, несомнен­но, было) особенно интересно для нас тем, что проливает свет со стороны на многочисленные разногласия и интриги и самом центре столичного правительства. Поэтому акты этого процесса станут хорошим продолжением для описания eгипетской бюрократии, которое я дал в предыдущей главе.

Как я уже упоминал раньше, во главе столичной администрации стоял наместник; но он, разумеется, не имел воз­можности сам заниматься всеми разнообразными мелочами в делах управления. Поэтому для каждой из половин города у него был подчиненный, князь, который выполнял обязан­ности прежнего правителя Фиванского нома. Восточной частью, то есть собственно городом, руководил «князь города», а западной частью, то есть городом Мертвых, — «князь за­пада» или «начальник полиции некрополя».

Во время нашего судебного процесса более высокую из чих должностей занимал некий Пасер, а более низкую — некий Пасера; и они — как нередко случается и теперь с сослуживцами из соседних ведомств — открыто враждовали между собой.

¹ По поводу того, что следует дальше, ср.: Pap. Abbot, Pap. Amherst и мою собственную работу, посвященную этим документам: A. Z. IК79, 81 и след. с, 148 и след. с

Их вражда не была секретом, и, если недоволь­ный подчиненный Пасеры замечал в городе Мертвых что-то, что считал плохим, он шел к Пасеру и рассказывал об этом ему, и этим пополнял сведения, которые тот собирал против своего сослуживца. И поэтому, когда в шестнадцатый год царствования в некрополе были обнаружены крупные кра­жи, об этом сообщил правительству не только правитель го­рода Мертвых, который был обязан делать это по должности, но и правитель города Пасер, который не упустил воз­можность донести начальникам из совета на своего сослу­живца.

Какого рода доказательства представил Пасер, видно по тому, что как раз та царская гробница, которая, по его утверждению, была ограблена, как выяснилось на суде, оказа­лась нетронутой: обвинения явно были основаны только на слухах.

Суд, перед которым оба князя должны были дать свои по­казания, состоял из «Хамуэсе, начальника города и наместника», и помогавших ему двух высокопоставленных чиновников — это были писец и глашатай фараона, или, как звучали их полные звания, «вассал царя Несамун, писец фараона и начальник имущества верховной жрицы Амона-Ра, царя богов» и «вассал царя Неферкере Ра-эм-пер-Амун, гла­шатай фараона».

Когда эти три «великих князя» услышали о покушении на «великий благородный некрополь», они 18-го числа месяца афир послали на место происшествия комиссию для рассле­дования дела; в эту комиссию они назначили не только самого князя некрополя и двух командиров полиции, но также писца наместников, писца из казначейства, двух верховных жрецов и других достойных доверия людей, которым в вы­полнении этой трудной задачи помогала полиция. В качестве инспекторов² эти чиновники прошли через пустынные доли­ны юрода Мертвых, аккуратно осматривая каждую гробницу, которая была под подозрением. Результат осмотра они изло­жили в следующем документе, где перечислены «пирамиды и шахты с мумиями, осмотренные инспекторами в тот день».

² «Проверяющий чиновник»; An., 4, 7, 7, их снабжают вином с виноградников храма Амона. Такого мнения придерживается Шаба.

1. «Вечный горизонт» царя Аменхотепа I, имеющий в ширину 119 м и расположенный к северу от садового храма Аменхотепа, в который, как предполагалось, проникли воры (Согласно свидетельству, которое Пасер сделал перед намест­ником Хамуэсе, начальником города, перед вассалом царя Иесамуном, писцом фараона и начальником имущества верховной жрицы Амона-Ра, царя богов, и перед вассалом царя Неферкере Ра-эм-пер-Амуном, глашатаем фараона; великими князьями — осмотрены в этот день.
Инспекторы обнаружили, что гробница не повреждена.

2.  Пирамида царя, сына Ра Антефа, великого, находится к северу от двора храма Аменхотепа; сама пирамида разру­шена, и перед ней поставлена стела, на которой изображен царь и у его ног — его собака Бехка.
Осмотрена в этот день. Повреждений не обнаружено.

3.  Пирамида царя Антефа. Обнаружено, что воры прорыли подкоп, что они проделали отверстие размером 2 1/₂ ярда в основании (?) и таким путем проложили себе путь из разрушенной гробницы Эурая, начальника жертвоприношений Амону.
Она не была повреждена, воры не смогли проникнуть внутрь.

4. Пирамида царя Антефа, великого. Обнаружено, что воры прорыли подкоп в том месте, где стоит стела.
Осмотрена в этот день. Обнаружено, что она не повреждена: воры не смогли проделать вход.

5. Пирамида царя Себекемсафа. Обнаружено, что воры прорыли подкоп и проникли в зал, где находится мумия. Они проложили себе путь из внешнего зала гробницы Небамуна, начальника продовольствия при Тутмосе III. Была обнаружено, что монарх украден из места своего погребения, в том месте, где была похоронена его царственная cyпpyга Нубхас, воры захватили также и ее.

Наместник и князья-вассалы приказали провести тщательное расследование, и было точно установлено, каким образом воры захватили царя и его царственную супругу».

Однако это была единственная пирамида, в которую действительно проникли воры; все остальные царские гробницы были целы, и писец мог с гордостью написать под отчетом об этом деле следующий итог:

ПИРАМИДЫ ЦАРСТВЕННЫХ ПРЕДКОВ, ОСМОТРЕННЫЕ В ЭТОТ ДЕНЬ ИНСПЕКТОРАМИ

Обнаружено нетронутых пирамид — 9

Обнаружено поврежденных пирамид — 1

Всего — 10 пирамид».

С могилами частных лиц дело обстояло хуже: из четырех гробниц высокопоставленных «певиц верховной жрицы Амона-Ра» в две проникли воры, а о других частных гробницах мы читаем: «Было обнаружено, что в них во все проникли воры; они вырвали господ (то есть тела умерших) из их гробом и из их пелен, они бросили их на землю, они украли домаш­нюю утварь, которая была похоронена с ними, а также золото, серебро и драгоценности, найденные в их пеленах». Однако это были всего лишь частные гробницы; то, что царские усы­пальницы остались целы, было огромным облегчением. Ко­миссия сразу же послала отчет «великим князьям». Тогда же князь некрополя сообщил князьям-вассалам имена предпо­лагаемых воров, и те были немедленно взяты под стражу. Судебный процесс против них был не слишком трудным.

Воров, взломавших гробницу царя Себекемсафа, было восемь, и большинство из них были служителями Амона. Сре­ди них были каменщики, и, очевидно, именно они проруби ли подземный ход во внутреннюю часть гробницы. Они были допрошены», то есть «были биты палками и по ладоням, и по ступням». Под воздействием этого жестокого наказания они признались, что проделали ход в пирамиду и нашли в ней тела царя и царицы. Они сказали: «Мы открыли гробы и пелены, в которых они лежали. Мы нашли благородную мумию царя… с длинной цепью золотых амулетов на шее; Слова была покрыта золотом. Благородная мумия этого царя была вся покрыта золотом, и его [гроб] был покрыт золотом снаружи и внутри и украшен драгоценными камнями. Мы сорвали золото, которое нашли на благородной мумии этого бога, и пелены, в которые она была завернута. Мы нашли супругу царя, обряженную таким же образом, и сорвали все, что нашли на ней. Мы сожгли ее пелены, и мы также украли домашнюю утварь, которую нашли при них, и сосуды, золотые и серебряные. Потом мы поделили все это между собой. Мы разделили на восемь частей золото, которое нашли на этом боге, мумии, амулеты, украшения и пелены».

Одного публичного признания было недостаточно, воры были обязаны также опознать место своего преступления: Похоже, что существовал закон, требовавший этого. Наместник и вассал царя Несамун приказали в их присутствии 19 афира отвести преступников в некрополь, и там они указали на пирамиду Себекемсафа как на ту, о которой говорили в признании. Их виновность наконец была установлена, и теперь «великие князья» выполнили все, что могли сделать в этом случае, поскольку приговор, определяющий наказа­ние, должен был произнести сам фараон, которому они вместе с князьями города сразу же послали официальный отчет об этом допросе.

Тем временем воры были переданы верховному жрецу Амона, который должен был заключить их в тюрьму «с их собратьями-ворами».

Однако осмотр города гробниц еще не был завершен: воз­никли новые подозрения, которые надо было проверить. Че­ловек с плохой репутацией, которого три года назад допра­шивал предшественник действующего наместника, недавно признался на допросе, что побывал в гробнице Эсе, жены Рамсеса II, и украл что-то оттуда. Это был «рабочий по металлу Пейхару, сын Харуи и Митшере, из западной части юрода, кабальный слуга храма Рамсеса III, подчиненный Аменхотепу, первому пророку царя богов Амона-Ра». Он принадлежал к самым низам черни: на это указывает имя ею матери, которое означает «кошечка». Таким образом, возникло подозрение, что воры побывали в той части некрополя, где были похоронены ближайшие родственники царя (она называлась «место красот»), и «великие князья» решили тщательно расследовать это дело. Поэтому они приказали завязать рабочему по металлу глаза и в их присутствии отнести его в некрополь. «Когда они прибыли туда, ему развязали глаза, и князья сказали ему: «Иди перед нами к могиле, из которой ты, как ты говоришь, что-то украл». Рабочий по металлу подошел к одной из могил детей великого бога царя Рамсеса II, которая стояла открытой и в которой никто никогда не был похоронен, и к дому рабочего некрополя Аменемента, сына Хуи, и сказал: «Смотрите, это места, в кото­рых я побывал». Тогда князья приказали старательно его допросить (то есть бить палками) в великой долине и, не смотря на это, обнаружили, что он не знает никаких других мест, кроме тех, которые показал. Он клялся, что ему могут отрезать нос и уши или содрать с него живого кожу, но он не знает никаких мест, кроме той открытой могилы и того дома, которые он им показал.

«Князья осмотрели гробницы и большие залы в месте красот, где покоятся прекрасные царские дети, царские су­пруги, царские матери и отцы матерей фараонов. Оказалось, что они не повреждены». Радость князей была велика: дело было далеко не так плохо, как им его описали. Чтобы по­ложить конец всем доносам, ходившим в городе по этому поводу, они сразу же отправили в город «великое посольство, куда вошли инспектора, старшины рабочих некрополя, ко­мандиры полиции, полицейские и кабальные служители не­крополя, что в западной части Фив».

Мы легко можем догадаться, что это посольство было достаточно шумным, и те, кто верил, что управление некро­полем велось плохо, были вовсе не рады этому шествию. Осо­бенно был обеспокоен им один высокопоставленный чинов­ник — Пасер, глава власти самого города — князь города, о вражде которого с Пасерой, князем некрополя, уже было упо­мянуто раньше. Часть сведений, которые стали причиной для осмотра некрополя, прислал непосредственно он сам, и он официально заявил, что гробница Аменхотепа I ограблена. А теперь выяснилось, что это не так и что все царские гробницы, кроме одной пирамиды Себекемсафа, оказались в порядке. Тем не менее он считал, что обвинения, которые он выдвинул против тех, кто управлял городом мертвых, не были Легковесными, а были основаны на достоверных сведениях, и даже в это время в его распоряжении были два недовольных писца из некрополя, которые предоставили ему новые данные о злоупотреблениях в управлении городом гробниц.

Неудивительно, что в таких обстоятельствах у князя города возникло то подозрение, которое даже мы с трудом подавляем, читая теперь эти старые судебные дела. Был ли осмотр действительно таким тщательным, как это было представлено в отчете; а вернее, не пытались ли «великие князья» скрыть злоупотребения, происходившие в некрополе? В конце второ­го дня суда, когда вассал царя Несамун проводил заседание в храме Птаха, Пасер встретился с несколькими людьми, кото­рые принимали участие в расследовании, и не смог скрыть своего раздражения. Он открыто заявил, что не верит посоль­ству, которое было отправлено с таким большим шумом, что теперь он полностью осведомлен о том, как идут дела в не­крополе, и сообщит об этом непосредственно фараону.

Как только Пасер сделал это заявление, Пасера получил сообщение об этом, и похоже, что эта угроза пробудила страх в душе у князя некрополя. На следующий день именно он послал наместнику длинное письмо, в котором сообщил об угрозах своего сослуживца, разумеется, для того, чтобы на­местник принял, если это возможно, судебные меры против князя города прежде, чем тот исполнит свои угрозы. Письмо было написано очень взволнованным человеком; копия это­го письма в немного сокращенном виде — без обычных на­чальных и завершающих фраз — сохранилась до наших дней среди документов, которые относятся к этому громкому про­цессу. Самый интересный отрывок письма выглядит так:

«Вассал царя Несамун, писец фараона, вел заседание. Князь города, который был с ним, расположился возле хра­ма Птаха и спорил с людьми из некрополя. Князь города сказал людям из этого некрополя: «Вы радовались перед две­рью моего дома. Разве я — тот князь, который отправил со­общение государю? Вы радуетесь только по этому поводу. Вы были там, был проведен осмотр, и вы обнаружили, что все в порядке. Только гробницы Себекемсафа и его супруги ца­рицы Нубхас были найдены вскрытыми — гробница только одного великого правителя, а доклады были присланы про десять. Конечно, в этой гробнице обитает гнев царя богов Амона-Ра против его памятников»³. После этого ему ответил рабочий Усерхопеш, подчиненный Нахтемхета, старшины рабочих некрополя: «Все цари вместе со своими царствен­ными супругами, царственными матерями и царственными детьми, которые покоятся в великом благородном некрополе и лежат в месте красот, невредимы. Они направляют и за­щищают замыслы фараона, своего сына, который оберегает их и приказал их старательно осмотреть». Князь города от­ветил ему: «Ты гордо отстаиваешь то, что говоришь; это дей­ствительно была не маленькая речь!» — так сказал князь города.

Князь города заговорил снова и сказал: «Писец Хоре, сын Аменнахта из некрополя Хенухене, пришел в мой дом в ве­ликий… город и принес мне сведения о трех важных делах, которые записали мой писец и писец обоих округов города. Пейбаса, писец некрополя, также рассказал мне о двух дру­гих делах (то есть всего их пять), которые также были за­писаны. О них невозможно молчать. Это такие великие преступления, что они заслуживают казни, смерти и всех ви­дов наказания. Теперь я напишу об этом фараону, чтобы фараон прислал человека, который уничтожит вас».

Так говорил им князь города, и он поклялся десять раз, что сделает это. Я слышал эти слова, которые князь города сказал людям из благородного великого царского некрополя, который будет существовать миллионы лет в западной части Фив, и [этим письмом] сообщаю их моим господам, по­скольку для любого человека на моей должности было бы преступлением услышать такие слова и умолчать о них. Хотя я не мог сам присутствовать при большой речи, которую произнес князь города, однако мне пересказал ее мой писец Хене, который стоял близко к нему среди людей. Увы, мои ноги не смогли донести меня так далеко. Теперь я сообщаю эту речь моему господину, и пусть мой господин велит при­вести кого-нибудь, кто присутствовал там, когда были про­изнесены слова князя города.

³ Смысл этой бессвязной и очень трудной для понимания речи, ви­димо, таков: «Я не имею никакого отношения к этому делу, поскольку не я направил обвинение царю» (это была только половина правды). Затем иронически: «Прекрасно, что вы нашли взломанной всего одну царскую гробницу и, конечно, этот вред не должен быть объяснен пло­хим управлением, а был вызван особым гневом богов против этого царя».

Мне сообщили о них писцы некрополя. Я сказал: «Я напишу об этом фараону». Однако эти два писца из некрополя совершили преступление тем, что пошли со своими докладами к князю города; нет сомне­ния, что их предки никогда не приносили свои сообщения ему, а докладывали наместнику, когда тот находился на юге. Если же оказывалось, что наместник был на севере, люди из царской полиции некрополя отправлялись с этими докумен­тами туда, где в это время находился наместник.

«В 20-й день месяца афир шестнадцатого года царствова­ния ко мне привели свидетелей для подтверждения этих слов князя города, и теперь я кладу их в письменном виде перед моим господином, чтобы господин мог завтра послать за очевидцем».

Этот вызов действительно был получен наместником на следующий день, в то время, когда тот председательствовал на заседании. Документ был включен в число актов таким образом:

«Смотрите: начальник города, наместник Хамуэсе, при­казал привести к нему: из храма Рамсеса III, слуг первого пророка Амона: рабочего по металлу Пейхару, сына Харуи, рабочего по металлу Тарой, сына Хаемопета, рабочего по металлу Пейкамена, сына Тарой».

Наместник сказал «великим князьям великого суда горо­да»: «В 19-й день месяца афир, в шестнадцатый год царство­вания, в присутствии царского вассала, писца фараона, князь города сказал некие слова инспекторам и рабочим некрополя и тогда же говорил оскорбительно о великих палатах, кото­рые находятся в месте красот. Я, наместник страны, отпра­вился туда с царским вассалом Несамуном, писцом фараона. Мы осмотрели места, где, как сказал князь города, побывали рабочие по металлу из храма Рамсеса III, что в храме Амона, и мы обнаружили, что они [гробницы] были целы. Поэтому князь города был признан виновным во всем, что он сказал. Теперь смотрите: рабочие по металлу стоят перед вами, по­звольте им рассказать обо всем, что произошло».

Рабочие были приняты «великими князьями», и выясни­лось, что эти люди не знали ни одной из тех палат в местах фараона (то есть в некрополе), о которых этот князь города говорил дурное. Он был признан виновным в этом деле.

«Великие князья» пощадили жизни рабочих по металлу из храма Рамсеса III. Они в тот же день были отправлены об­ратно к Аменхотепу, первому пророку Амона-Ра. Об этом был написан документ, который был помещен в архив на­местника.

Документы, которые есть у нас, не сообщают нам, как шло дальше это неприятное дело. Возможно, обе стороны решили, что будет разумно отложить его и не сообщать о нем фараону. Ни одна из сторон не могла ничего выиграть от такого сообщения: князь города сказал слова, которые, не­сомненно, были глупыми и легко могли быть представлены как измена; а князь некрополя и его покровитель-наместник тоже вряд ли могли похвалиться тем, что их совесть чиста. Положение дел в некрополе было, несомненно, очень пло­хим: хотя из царских гробниц, возможно, и была вскрыта только одна, но «во всех частных могилах побывали воры».

После этого большого расследования все, похоже, продол­жало идти по-старому: через три года после него, в первый год царствования Рамсеса X, были арестованы примерно шесть­десят человек, подозреваемых в краже⁴. Те, кто оказался под подозрением на этот раз, были не бедные зависимые люди, а в большинстве случаев мелкие чиновники, среди которых мы обнаруживаем даже писца из казначейства Амона, жреца Амона и жреца Хонсу. Из остальных многие были «без долж­ности», например, «бывший пророк бога Себека» из города Перонх в Файюме, вероятно вымышленный персонаж. Боль­шинство воров были, разумеется, фиванцами, а остальные явились из соседних мест ради этого прибыльного дела. Они не стали грабить ту часть некрополя, которую обобрали их предшественники в шестнадцатом году, а обратили внимание на бесплодную долину, которая теперь носит название До­лина Царей. Там они ограбили внешние залы гробниц Рамсе­са II и Сети I, а украденные вещи продали; их жены, которые тоже были арестованы, возможно, были их сообщницами в этом деле.

⁴ Abb., 8. и Pap. Mayer, который я знаю, к сожалению, лишь по корот­ким аннотациям Гудвина. A. Z., 1873, 39 и след. с, 1874, 61 и след. с.

Сейчас Берлинский музей владеет одним предме­том, который, вероятнее всего, входил в число их добычи. Это бронзовая погребальная статуэтка царя Рамсеса II. Воры со­рвали с нее золото, которым она была покрыта, а саму изящ­ную фигурку расплющили и изуродовали, после чего бросили не представлявшую для них никакой ценности бронзу в какой-то угол, где она благодаря счастливому случаю сохранилась для нас. Грабеж мог остаться нераскрытым, если бы воры в конце концов не поссорились из-за дележа добычи: один из них посчитал, что его обделили, пошел к одному из чиновни­ков некрополя и донес на своих товарищей.

Эта большая операция египетской полиции по захвату преступников не смогла спасти царские гробницы от их не­избежной судьбы. Из-за того что они находились вдали от людей, в голой пустынной долине, вскрытия гробниц и кра­жи из них продолжались по-прежнему, и государственные чиновники открыто признавались, что бессильны помешать ворам. Чиновники были вынуждены бросать на произвол судьбы гробницы, которые оказывались в опасности, и пы­тались спасти только тела царей — даже те, которые были частично повреждены и которые надо было восстановить, насколько это возможно. Не зная покоя от страха, чиновни­ки переносили эти тела из одной гробницы в другую; напри­мер, мумия Рамсеса II была помещена сначала в гробницу СетиI, а потом, когда и она оказалась под угрозой, — в усы­пальницу Аменхотепа I.

Наконец остался лишь один выход — в ночной темноте унести все оставшиеся тела и спрятать их в неизвестной глу­бокой шахте, вырубленной в скалах гор, в Дейр-эль-Бахри. Страх перед ворами был так велик, что жрецы больше не осме­ливались торжественно хоронить мумии членов царского се­мейства, а прятали их в этом тайнике, где тела были надежно укрыты. Все великие монархи эпохи Нового царства — Яхмос, изгнавший гиксосов, святая царица Яхмос-Нефертере, прародительница XVIIIдинастии, Аменхотеп I, Тутмос II, ве­ликий завоеватель Тутмос III, Сети I, великий Рамсес II и многие другие покоились там невредимые до самого недавне­го времени. Лишь около 1875 года феллахи из деревни Курна, современные грабители фиванского некрополя, нашли эту шахту; они заботливо охраняли эту тайну до лета 1881 года, когда египетские власти с помощью энергичных мер узнали все. День 5 июля 1881 года стал великим для науки: в этот день чиновники из Булакского музея вошли в самую чудесную из всех гробниц. Когда эта изумительная новость по телеграфу достигла Европы, многие недоверчиво качали головами: она была слишком похожа на сказку. Ни в одной другой области археологии не было такой великой находки, и этой удачей мы обязаны тем воровским шайкам, о судебных процессах против которых мы так много говорили только что.

У нас уже был случай поговорить о судах более ранней эпохи. В эпоху Древнего царства Египет имел шесть судов, которые назывались «великие дома»; и во главе каждого из них стоял всемогущий верховный судья. Каждый из тридца­ти «великих людей юга» был судьей и главой одного из окру­гов и, как носитель этих должностей, был также «тайным советником, размышляющим над тайными словами велико­го дома»⁵, то есть он был членом одного из шести судов; а глава этих великих людей, «наместник юга», как «тайный со­ветник по тайным словам шести великих домов», был един­ственным, кто имел место во всех этих судах.

5 В виде исключения мы вместо этого титула обнаруживаем, что один из «великих людей юга» назывался «начальник царских приемов для размышления над всеми словами», Mar. Mast.
Бругш первый правильно определил эти «великие дома», а также слова, означавшие «судья» и «главный судья». (Diet. Suppl., 390 и след. с).

Прежде чем кто-либо из этих «великих людей» достигал звания полноправного судьи, он обычно надзирал за канцелярской работой суда и назывался «судья и писец», «судья заместитель начальника писцов» или — на более поздней стадии своей карьеры — «судья и глава писцов»; наконец, по милости фараона его производили в должность одного из тридцати «великих людей юга». Кроме этих членов судей­ских коллегий, существовали судьи-одиночки, которые, похоже, не относились ни к ка­кому определенному суду. Обладатели второго из этих зва­ний — «судьи от города Нехента» — были помощниками верховного судьи и так же, как и он, представля­ли «царя, царское хозяй­ство и шесть великих до­мов».

Очевидно, что отправ­ление правосудия было хорошо организовано и играло важную роль в го­сударстве. Судьи имели свою особую святую по­кровительницу — богиню истины Маат: все судьи высокого ранга служили ей в качестве жрецов, а верховный судья носил на шее изображение этой богини как знак своей должности⁶.

Похоже, что это древ­нейшее устройство суда перестало существовать в начале Среднего царства; насколь­ко мне известно, после этого нам встречается лишь один из низших разрядов судей — «судьи от города Нехента»; но и это, вероятно, был всего лишь титул номархов Бени-Хасана и Асьюта.

⁶ По отрывкам, которые цитирует Бругш. Diet. Suppl., 390, видно, что это украшение, о котором упоминает Диодор, на самом деле было традиционным знаком различия верховного судьи.

А вот должность верховного судьи в сочетании с саном наместника продолжала существовать даже в эпоху Нового царства. Вероятно, эта должность так же, как другие должности, пережившие Древнее царство, к тому времени уже давно стала синекурой и сохранялась только как традиционно добавляемый титул. В эпоху Нового царства мы по-прежнему обнаруживаем «наместника шести великих домов», хотя от древних судов еще задолго до этого времени осталось только имя. Суд Нового царства не только был устроен ина­че, чем суд Древнего царства, но и назывался по-иному. Прежний «великий дом» был постоянным собранием высокопоставленных чиновников правительства, а в этом суде члены менялись.

Он состоял из «мудрецов и князей», то есть жрецов и чи­новников, которые «объединялись в великий суд»; в опреде­ленный день они собирались у ворот храма, например, «воз­ле двух стел во дворе Амона, у ворот «поклонения» или возле больших ворот царя Рамсеса II, которые называются «довольные правдой» и находятся напротив ворот Амона». В последнем из перечисленных мест и в самом деле стоял «судебный зал фараона», ставший таким знаменитым местом правосудия, что умерший поэт, оказавшийся среди правед­ников загробного мира, именует его «прекрасные ворота под названием «довольные тем, что творит правду». По тому, что такой суд назывался «суд текущего дня», мы можем видеть, что те, кому их жреческая или государственная должность давала право быть судьей, не заседали в суде все одновре­менно и что на деле состав суда очень сильно менялся. В 21-й день месяца афир шестнадцатого года царствования Рамсеса IX суд, заседавший по делу князей города, имел сле­дующий состав:

«Наместник Хамуэсе, начальник города;

Аменхотеп, первый пророк Амона-Ра, царя богов;

Несамун, из храма Рамсеса IX, прочного на миллионы лет, пророк Амона-Ра, царя богов;

вассал царя Несамун, писец фараона и глава дома верхов­ной жрицы Амона-Ра, царя богов;

вассал царя Неферкере-эм-пер-Амун, глашатай фараона;

Горе, заместитель…

Носитель опахала из дома Горе; Пасер, князь города»⁷.

В этом случае преобладающей была светская часть суда, но в 14-й день месяца фаофи сорок шестого года царствования РамсесаII мы обнаруживаем суд, членами которого были:

«Бекенхонс, первый пророк Амона;

Уесер-монт, пророк Амона;

Рам, пророк Амона;

пророк Уеннофре из храма Мут;

пророк Амен-ем-ен из храма Хонса;

(святой отец?) Амен-ем-опет из храма Амона;

Аменхотеп, жрец и чтец Амона;

Эни, жрец и чтец Амона;

жрец Хуи, из храма Амона;

счетовод Хуи из городского суда».

Таким образом, в этом случае мы видим девять жрецов и только одного светского человека: это постоянный писец суда, составлявший отчет о процессе⁸. Решение иметь в этих судебных делах постоянного чиновника было верным, по­скольку протокол заседания был решающим документом по делу, так как весь процесс велся устно. В суде по граждан­ским делам вначале излагал свою жалобу истец, члены суда при этом сидели, а истец и ответчик стояли; после этого суд объявлял, что дело выслушано, и вызывал обвиняемого, что­бы тот дал ответ. После его защитительной речи суд выносил приговор. Затем победитель поворачивался к проигравшему и объявлял, что ему присудили получить, а проигравший словами «я сделаю это, поистине сделаю это, сделаю это» объявлял, что подчиняется решению суда. Уголовные дела рассматривались так же с той лишь разницей, что выступав­шие обращались с обвинениями к наместнику, который за­нимал место истца. Кроме того, в этих случаях приговор не всегда выносился судом. Судьям было достаточно установить вину заключенного — «обнаружить, что он виновен»; после этого дело отправляли к фараону и предоставляли ему решать, какое наказание будет назначено.

⁷  Abb., 7, 3 и след. с. Завершающее предложение, возможно, озна­чает «носитель опахала из дома князя», но при таком переводе возни­кает одна трудность в грамматике.

⁸ Эти писцы суда назывались также «царские писцы истины». Маг. Cat. d’Ab., 433, 1216. Законы, которыми руководствовались в своих решениях царь и суды, нам, к сожалению, неизвестны. О некоторых из них сказано, что они имеют божественное происхождение; одно из судебных дел сообщает нам, что преступник должен быть приговорен к «великому наказанию — смерти, о которой боги говорят: «сделайте это ему», а дальше явным образом сказано, что это желание богов написано в «записях божественных слов». Вероятно, правдой были слова Диодора, которому сказали, что священные книги законов были составлены богом мудрости Тотом.

Диодор мог быть прав в общих чертах и там, где расска­зывает о содержании старинных законов. Вполне вероятно, что убийство как свободного человека, так и раба, а также лжесвидетельство карались смертью, измена — отрезанием языка, а подделка документов или печатей — отрубанием руки. Больше сомнений возникает, когда Диодор рассказы­вает нам, что мать, убившая своего ребенка-младенца, долж­на была три дня без перерыва держать труп малыша в руках. Такое утонченное наказание могли изобрести скорее грече­ские философы. Наказание считалось обязательным след­ствием преступления, которое преследует виновного, пока не уничтожит его: тот, кто наказан — «его преступление за­владевает им, оно одолевает его и губит».

Кроме этих старинных священных законов существовали и другие, которые возникли в исторические времена. Диодор явным образом сообщает нам о законах, составленных не­которыми мудрыми царями, и действительно, древний судья Ментухотеп хвалится тем, что «дал законы». При XII дина­стии старинные законы не считались каноническими, уста­новленными навсегда и окончательно, и вероятно, так же было в более поздние времена.

Разумеется, были особые случаи — исключения из описан­ной только что судебной процедуры. Те документы, без кото­рых нельзя было обойтись, но которые было неразумно выставлять на обозрение народу, составлялись людьми из ближайшего окружения царя. В таких случаях фараон, как это бывает во всех аристократических государствах, своей волей нарушал обычный порядок правосудия и, обойдя высших чиновников своего судебного ведомства, поручал провести суд одному из своих доверенных лиц. Мы знаем об одном таком случае уже в раннюю эпоху правления VI династии. Вот цитата из жизнеописания Уны, любимца царя Пепи, которого мы уже часто упоминали. Уна рассказывает: «Когда в царском доме тайно слушалось судебное дело против великой супруги царя Имтес, его величество приказал мне явиться и руково­дить судом — я был один, не было ни верховного судьи, ни наместника, ни князя; я был один потому, что был любезен и приятен сердцу его величества, и потому, что его величество любил меня; я сам составил письменный отчет; был только я и еще один судья от города Нехента. А до этого я имел всего лишь должность начальника передней страны царя, и ни один человек, занимавший мое положение, прежде не выслушивал тайные дела царского дома. Я один был исключением, его ве­личество позволил мне слушать их потому, что я был приятнее сердцу его величества, чем все его князья, чем все его знатные люди и чем все его слуги». Уна имел опыт в таких делах, по­скольку до своего назначения на должность начальника пе­редней страны он сам служил помощником верховного судьи («судьей от города Нехента»).

У нас есть более подробный рассказ о подобном деле, слу­чившемся в более поздние времена — о большом гаремном заговоре в дни правления Рамсеса III. При рассмотрении этого мерзкого дела фараон тоже обошелся без обычных судов, а создал из нескольких своих доверенных лиц особый суд и не­гласно дал им власть карать преступников даже смертью. При­веденный здесь короткий отчет о слушании этого дела мог быть составлен для царского архива. О том, что отчет офици­альный, можно судить по чрезмерной осторожности его составителя, который благоразумно старается избегать подроб­ностей⁹. Однако и по этому короткому докладу мы можем видеть, что дела, решавшиеся в этом суде, были такими, о ко­торых лучше не кричать во весь голос. Некоторые люди, слу­жившие в домашнем хозяйстве царя (указаны только их вы­мышленные имена), составили заговор против его величества и замышляли явный мятеж.

⁹ Приведенное здесь описание большого судебного процесса по делу государственной измене в царствование Рамсеса III взято из Турин­ого судебного папируса, Папируса Ли и Папируса Роллена, 1888. Ср.:Z., 1879, 76 и след. с.

Центром заговора был гарем. Одна из самых старших его обитательниц, Тия, имела сына по имени Пентуэре, «который имел также и другое имя» (то есть, вероятно, был принцем). Тия сговорилась с еще одной дамой из гарема «возбуждать вражду против их господина», вероят­но, для того, чтобы посадить Пентуэре на трон. Большинство чиновников, состоявших при женских покоях дворца, были замешаны в этом заговоре: высшие из них принимали в нем активное участие — «советовались с женщинами», а низшие, вероятно, знали о заговоре, присутствовали на некоторых со­вещаниях заговорщиков и, во всяком случае, считали, что им лучше молчать об этом деле, даже если они и не были соглас­ны с заговорщиками. Из этого видно, каким многообещаю­щим казалось это дело тем, кто был в нем заинтересован.

Для Тии и ее сообщников было крайне важно, чтобы к за­говору присоединился и активно в нем участвовал высший чиновник гарема — «Пай-беке-камен, великий человек дома», поскольку через него они могли поддерживать связь с внеш­ним миром. «Он передавал их слова наружу их матерям и бра­тьям», и эти послания выглядели так: «Волнуйте народ, под­стрекайте врагов, чтобы они начали военные действия против своего господина». Правда, пока что заговорщики вели себя тихо: войска, размещенные в Эфиопии, должны были первы­ми восстать против фараона и напасть на Египет. Командую­щего этими войсками заговорщики привлекли на свою сторо­ну: его сестра была в гареме и своими письмами посвятила его в тайну заговора. В подготовку мятежа с большим усердием включились другие высокопоставленные военные и чиновни­ки, в том числе даже верховный жрец богини Сехмет (богиня войны и палящего солнца; изображалась в виде женщины с головой львицы. Центр культа — Мемфис. — Ред.).Они счи­тали себя вправе применять любые средства: даже магия была использована для того, чтобы причинить вред царю. Царский «начальник коров», человек, чье положение было высоким, достал из собственной библиотеки фараона книгу о магии и согласно содержавшимся в ней указаниям сделал несколько восковых фигурок, которые были тайком принесены во дво­рец, где с их помощью предполагалось вызвать у царя хромо­ту и болезнь.

Возможно, эти умыслы против здоровья царя были менее опасны, чем другие намерения, которые, несомненно, являлись серьезной угрозой для его трона. Мы не знаем, как по­лучилось, что заговор был вовремя раскрыт, но однажды заговорщики (названные в официальном стиле «мерзость страны») были арестованы и предстали перед своего рода во­енным трибуналом, состоявшим из чиновников высокого и низкого уровней, которых царь посчитал достойными своего особого доверия. До нас дошли указания, которые были даны этому суду, и в них мы читаем характерное место: «Что гово­рили люди, я не знаю. Поспешите расследовать дело. Вы пой­дете и допросите их, а тех, кто должен умереть, вы заставите умереть от их собственной руки так, чтобы я ничего не знал об этом. Кроме того, вы сделаете так, чтобы наказание, на­значенное остальным, было выполнено так, чтобы я ничего не знал об этом». Мы видим, что фараон не желал иметь ни­какого отношения к этому делу: преступники были слишком близко связаны с ним, заговор был слишком опасен для него, чтобы он мог начать против них официальное следствие, при котором стали бы широко известны дела, о которых народу лучше было ничего не знать, и монарху пришлось бы самому назначать наказание виновным. Поэтому он предпочел дать негласные полномочия нескольким людям, которым он до­верял, и эти люди должны были уладить это мерзкое дело как можно тише и быстрее. Они также должны были не создавать сенсации своими наказаниями: любой, кто заслуживал смер­ти, должен был сам покончить с собой.

Судьи взялись за свое печальное дело; работа оказалась такой трудной, что они должны были разделиться на две ко­миссии. Одна состояла из шести членов, «великих князей суда», и в основном занималась судом над чиновниками га­рема; другая, из пяти членов, которые все были «вассалами» царя, должна была судить меньше преступлений, но более тяжелых: «вассалы» выносили только смертные приговоры. Эти приговоры коротки и выглядят однообразно:

«Великий преступник Месд-су-Ра, бывший вассал. Он был приведен на суд потому, что вступил в сговор с Пай-беке-каменом, который был главой дома, и с женщинами, чтобы побудить недовольных к враждебным действиям про­тив их господина.

Он был приведен к великим князьям суда. Они расследо­вали его преступление, они признали его виновным, они привели в исполнение его наказание».

Когда речь шла о людях более низкого звания, процедура суда была короче:

«Жены привратников гарема, которые вместе со своими мужьями присоединились к заговору, были приведены к князьям суда, признаны виновными, и был отдан приказ привести в исполнение их наказание: шесть человек».

Вот пример приговора, вынесенного высокородному пре­ступнику:

«Пентуэре, который раньше носил другое имя. Он был приведен на суд потому, что присоединился к своей матери Тии, когда она устроила заговор с женщинами из гарема, и потому, что он действовал враждебно против своего повели­теля. Он был приведен к вассалам, чтобы они могли допро­сить его. Они признали его виновным, они отпустили его в его дом, он покончил жизнь самоубийством».

Краткость этих судебных дел указывает на желание со­общить потомству как можно меньше об истории заговора. Мы не можем с уверенностью назвать имя ни одного из ви­новных, поскольку многие имена в документах явно записа­ны в «перевернутом» виде. Один вассал назван Месд-су-Ра, то есть «бог солнца ненавидит его», другой высокопоставлен­ный чиновник Бен-эм-Уэсе — «плохой в Фивах»; разумно считать, что это не могут быть настоящие имена людей, за­нимавших высокое положение. Вероятно, на самом деле их звали Нефр-эм-Уэсе, то есть «хороший в Фивах», и Мер-су-Ра, то есть «бог солнца любит его»; но усердные писцы, со­ставлявшие отчет, проявляя свою лояльность, исказили эти имена, превратив их в другие, имевшие плохое значение. Прежде чем расследование завершилось, произошел случай, который очень хорошо показывает нам, каким неспокойным было положение дел в египетском суде в древние времена. Трех из шести доверенных лиц царя, входивших в первую комиссию, внезапно пришлось арестовать. Обвиненные жен­щины из гарема близко сдружились с этими людьми, они разыскали их и вместе с ними и главным подозреваемым, которого звали Пайес, «устроили пивной дом», то есть кутеж. Это было неслыханным нарушением доверия, и доверенные лица «лишились добрых знаков благосклонности, которая была проявлена к ним царем», когда он назначил их быть судьями. Но «их преступление схватило их», и «они были на­казаны отрезанием носов и ушей».

Два крупных судебных процесса, которые мы только что описали в этой главе, рисуют перед нами полную, хотя вряд ли радостную, картину египетского уголовного правосудия; но по гражданскому правосудию у нас, к сожалению, почти нет материала, который мог бы нам помочь. Те два юриди­ческих документа по делам неуголовного характера, которые у нас есть, так сильно повреждены, что цитировать их невоз­можно; споры о моем и твоем, которыми иногда бывают на­полнены частные письма, очень туманны по смыслу, а ни завещаний, ни исков не обнаружено ни одного. К счастью для нашей задачи, у нас есть несколько договоров (египтяне называли их словом опечатанное), которые человек высоко­го звания часто заключал, чтобы отдать определенные суммы из своих доходов на совершение тех или иных религиозных служб после его смерти. Такими были десять договоров, ко­торые Хапдефай, номарх Асьюта, живший в эпоху Сред­него царства, заключил с духовенством своего города; они прекрасно сохранились и заслуживают более подробного изучения. Не похоже, чтобы Хапдефай имел от них большую выгоду¹⁰. Он желал обеспечить, чтобы его пять статуй, кото­рые он поставил в своей гробнице и в храме Сиута, каждый год получали от жрецов дары в виде хлеба, пива и мяса. Он также желал обеспечить «зажжение светильников», то есть освещение этих статуй, во время многих праздников, и по­этому обязал жреца, которому были поручены светильники храма, регулярно поставлять фитили для этого освещения. Предметы десяти договоров Хапдефая кажутся нам совер­шенно незначительными — кроме того, что уже перечислено, он поднес в дар ради совершения молитв у его гробницы «поля, слуг, сады и прочее», — и нам почти непонятно, по какой причине он оказал своим десяти договорам великую честь, приказав сохранить их для нас в пространной надписи из шестидесяти гигантских строк в своей гробнице.

Жреческое сообщество, с которым он заключал свои до­говоры, естественно, ничего не делало без соответствующего вознаграждения, и он должен был платить жрецам за все дары, которые они должны были преподносить.

¹⁰ Сравните со всем, что написано далее, мою работу A. Z., 1882, с. 159 и след. с. Подобные же «опечатанные списки платежей» (хетемт дхау) составлялись при заключении соглашений по этому же поводу между жрецами из Абидоса и знатными людьми. Маг. Abyd., ii. 25.

Хапдефай расплатился частично дарением некоторых земель из чис­ла его собственных владений, частично уступкой некоторых своих прав. Поскольку он сам входил в сообщество жрецов бога Упуаута (божество загробного мира, бог с головой ша­кала или волка, «открыватель путей». Был божеством нома Асьют, впоследствии так же, как и Анубис, стал защитником некрополя в Абидосе. — Ред.), он имел право на часть того принадлежавшего храму продовольствия, которое выдавалось каждому жрецу отдельно. Поэтому для того, чтобы распла­титься с собратьями по жреческому служению, ему было проще всего отказаться за себя и своих наследников от части этого продовольствия.

Документы о приобретении Хапдефаем того, что являлось предметов договоров, составлены все по одному и тому же официальному образцу:

 «Договор, заключаемый между А и Б о том, что Б должен дать х А и А должен дать у Б. Смотрите, Б удовлетворен этим».

В промежутки между частями этой формулы вписывались всевозможные положения договора — в большинстве случа­ев в них оговаривались подробности того, о чем заключалось соглашение. Этот предварительный набросок договора дол­жен был полностью удовлетворить законоведов. Это вовсе не была запись уже полностью разработанного договора, сде­ланная при его заключении (тогда было бы написано: «до­говор, который был заключен», и т. д.), а, по сути дела, за­пись содержания договора — таблица, в которую вписано это содержание.

Мы почти готовы предположить, что писец осмелился не­много изменить установленную формулу, когда эти договоры записывались в гробнице.

Седьмой договор — пример одной из самых коротких формулировок соглашения.

«Договор, заключаемый бывшим главным пророком Хап­дефаем и верховным жрецом Анубиса о предоставлении ему (жрецу) трех фитилей; упомянутые фитили должны быть со­жжены в светильниках храма Анубиса;

один — в пятый вставной день года накануне новогодне­го праздника, еще один — в день новогоднего праздника и еще один — в 17-й день месяца тот, накануне праздни­ка Уаг. За это мы дадим ему: 1000 мер поля из поместья его отцов как цену этих трех фитилей, которые он будет вручать моему похоронному жрецу, чтобы они горели в светильниках. Смотрите, он был удовлетворен этим».

Однако другие соглашения составлены более подробно, в них включено много статей, где установлены различные ого­ворки и основания, например, третье из них:

«Договор, заключаемый Хапдефаем, князем и главным пророком, с официальными служителями храма, чтобы они давали ему хлеб и пиво в 18-й день месяца тот — день празд­ника Уаг, а он должен дать им 24 храмовых дня из своего имущества, из хозяйства своих отцов, но ни в коем случае не из имущества, входящего в хозяйство правителя нома; на деле четыре дня главному пророку, по два дня каждому из них.

Смотрите, он сказал им: «храмовый день равен 1/₃₆₀ года. Если все хлеб, пиво и мясо, получаемые храмом ежедневно, будут поделены, 1/₃₆₀ этих хле­ба, пива и всего, что получает этот храм, представляет собой храмовый день, который я даю вам. Это мое имущество из хозяйства моих отцов, а ни в коем случае не имущество из хозяйства номарха, потому что я по­истине такой же сын жреца, как каждый из вас. Эти дни будут вознаграждением для каждого будущего со­става жрецов, чтобы они могли предоставлять мне те хлеб и пиво, которые они должны давать мне. Смотрите: они были довольны этим».

К договору приложен список, который показывает, как обязанность поставлять хлеб и пиво распределялась между десятью членами «официального состава» жрецов храма. Каждый из них должен был дать 2 кувшина пива и 200 булок (хлебов), но главный жрец, который получал в уплату четы­ре дневных рациона храма, должен был поставить 4 кувшина пива и 400 булок.

Эти три положения документа очень интересны. В первом сказано, что именно Хапдефай желает, чтобы мы понимали под словами «дневной рацион храма». Это понятие никогда не должно толковаться как поступления за какой-то один определенный день: необходимо определить сумму поступле­ний за весь год, и 1/₃₆₀ часть этой суммы должна считаться средним рационом. Остальные положения должны были за­щитить Хапдефая от возможного подозрения, что он рас­поряжается доходами, которые не принадлежат ему по на­следству: он объявляет, что по рождению принадлежит к сословию жрецов и потому имеет право на доходы, связан­ные с этим званием. И наконец, третья статья договора сно­ва определяет, каковы те услуги, в обмен на которые Хапдефай уступает своим собратьям по служению пятнадцатую часть годового дохода, который он получает как жрец.

По перечисленным примерам мы видим, что тогда суще­ствовала уже полностью сформировавшаяся система состав­ления договоров, и это подтверждают факты, содержащиеся в тех же любопытных записях. Прежде всего бросается в гла­за то, как ограничены были права номарха распоряжаться имуществом по завещанию: снова и снова подчеркивается, что правитель нома может распоряжаться только той частью своего имущества и своих доходов, которая действительно передается в его семье по наследству. Например, как верхов­ный жрец своего храма, он имел право получать кусок жаре­ного мяса от туши каждого быка, которого приносили в жертву в храмах. Правитель нома мог желать, чтобы в буду­щем этот кусок подносили в дар его статуе в дни больших шествий, но не мог сам отдать распоряжение об этом. Воз­можно, место в сообществе жрецов принадлежало его семье по наследству, но звание верховного жреца — нет, и потому он не мог распоряжаться теми доходами, которые были свя­заны именно со вторым из этих званий. Чтобы все мелочи были улажены согласно его желанию, ему было необходимо пустить в ход сложную систему юридических механизмов. Как частное лицо, он заключил договор с самим собой, как главным пророком, и приобрел сам у себя этот кусок жаре­ного мяса в обмен на два упоминавшихся выше рациона. Чтобы этот договор нельзя было оспорить, он добивается явным образом выраженного согласия сообщества жрецов на эту сделку.

Народ, который мог настолько ясно осознавать двойственную природу индивидуума, что позволял человеку заключать договоры с самим собой, несомненно, давно уже миновал пору младенчества в отношении законов и достиг высокой степени развития в области законодательства. К несчастью, как уже было сказано, почти нет материалов, по которым мы могли бы больше узнать об этом.

В гробнице Хапдефая сохранился отрывок еще одного юридического документа, а именно условие, исполнения ко­торого он требовал от своего похоронного жреца, наделяя его «полями, слугами, стадами, прудами и иными всевозможны­ми вещами». Должность похоронного жреца обычно пере­ходила по наследству в одной семье, и поэтому существова­ла опасность, что имущество, связанное с этой должностью, когда-либо будет раздроблено, если его разделят между на­следниками. Хапдефай явным образом запрещает такое на­следование: «…эти вещи должны принадлежать только одно­му из твоих сыновей — тому, которого ты возвысишь над остальными твоими детьми, пожелав, чтобы он стал моим похоронным жрецом… и он также не должен делить это иму­щество между своими детьми». Подобные правила относи­тельно похоронных жрецов, служивших при гробницах, су­ществовали во времена Древнего царства; в этих правилах был также подробно определен порядок наследования имущества, пожертвованного на дела религии, и даны указания о том, как должны разрешаться споры между людьми, имею­щими права на эту собственность. К несчастью, эти серьезно поврежденные надписи не разъясняют нам конкретные детали положений закона; однако они позволяют нам увидеть, что в те давние времена уже существовала настолько упорядоченная система законодательства, что уже одно про­возглашение вышеупомянутых правил в качестве закона обеспечивало достаточную защиту против их нарушения даже потомками. Та молитва богам, которую любили и часто применяли в других частях мира в подобных случаях дарения, здесь не имела места: было достаточно того, что жертвователь вклада выразил свою волю в установленной форме.

B более поздние времена дело обстояло совершенно иначе: например, когда Аменхотеп, сын Хапу, чиновник высокого ранга, живший при Аменхотепе III, учредил в Фивах маленький храм (в Дейр-эль-Медине), посвященный Амону-Ра; он посчитал, что основанное им святое место не будет в до­статочной безопасности, если он не призовет гнев богов на любого, кто посмеет причинить ему вред. В 8-й день месяца хойах двадцать первого года царствования, когда царь по­сетил новое святилище, было принято следующее постанов­ление, которое выпустили в свет несколько высокопостав­ленных государственных чиновников, а именно: наместник Аменхотеп, начальник «дома серебра» Мериптах и писцы из армии¹¹: «Слушайте указ, данный в управе храма Как, при­надлежащего наследственному князю, писцу царя, Амен­хотепу, называемому Хуи, сыну Хапу… что его храм Как с находящимися при этом храме рабами и рабынями должен вечно переходить от сына к сыну, от наследника к наследнику и что никто никогда не должен нарушать этот указ, ибо, пока этот храм стоит на земле, он священен для Амона-Ра, царя богов, вечно царствующего, заступника мертвых.

Если тот военачальник и писец по делам солдат, который сменит меня, обнаружит, что храм Как обветшал и что какие-либо принадлежащие храму вещи были отняты у рабов, вы­ращивающих зерно для моего пожертвования, и если он потом поддержит исполнение всех законов и распоряжений фараона, то да получит он удовлетворение в телесной жизни.

Но на тех, кто нарушит [предписания] и не доложит об этом, обрушится уничтожающая кара Амона, господина Фив, который не позволит им получить удовлетворение в должно­сти царского писца по делам войска, которую они получили после меня! Он навлечет на них ярость царя в день его гнева, змей на его венце изрыгнет огонь на макушки их голов и уни­чтожит их сыновей. Он пожрет их тела, и они станут как змей Апофис (враг бога солнца) в день Нового года. Они будут уто­плены в океане, который скроет их тела; они не получат по­хоронные службы праведников, они не будут есть пищу бога Керти (или Коуарти — один из сорока богов Малого Сонма, покровитель Запада), они не охладят себя на воде, на речном потоке. Их сыновья не придут им на смену, с их женами по­ступят постыдно у них же на глазах. Достойные люди не будут ходить в их дома, пока они живут на земле; они не войдут и будут введены во дворец (?).

¹¹ Из этого указа до нас дошел только отрывок — выписка, сделанная в более поздние времена: Inscript. In the Hier. Charact., Т. 29. Редакторы Бёрч (Chabas,Melanges, I, с. 324 и след. с.) и Бругш (A. Z., 1875, с. 123 и след. с).

Они не услышат голос царя, когда он радуется. В день уничтожения они будут заколоты, и люди назовут их несчастными. Их тела будут больны, они будут голодать без еды, их тела умрут! В первую очередь проклятие падет на наместника, казначея, начальника кладовой, первого пророка, святых отцов, жрецов Амона, которым был зачитан этот указ, данный для храма Как, принадлежащего «следственному князю, писцу царя Аменхотепу, сыну Хапу, то они не будут заботиться о храме Как. Если же вы будете заботиться о том, чтобы защищать храм Сак с рабами и рабынями, которые выращивают зерно для своих владений, то на вашу долю выпадет все благое. Амон-Ра, царь богов, наградит вас счастливой жизнью… Почести будут сыпаться на вас; вы увидите сыновей от своих сыновей и наследников от ваших наследников. Ваши тела упокоятся в загробном мире после 110 лет жизни. Количество приносимой вам в дар пищи будет увеличиваться, и то же будет со всем стальным, что вам полагается получать.

То, что я сказал, выпадет на долю также и тем командирам ополчения, относящегося к округу князя западного города Хефтхер-небс, которые не будут постоянно выполнять пожертвования, которые я предписал на каждый день, и от­мечать все мои праздники в первые дни месяцев. Их тела не будут здоровы. Но если они будут поступать согласно всем этим словам, которые сказаны как приказ и обязательны для исполнения, а не отвернутся от них, им будет хорошо так же, как праведникам. Они будут покоиться в городе Мертвых по­те хорошей старости».

Тот, кто провозгласил такой бога­тый проклятиями указ, у последующих поколений считался образцом мудрого человека. Нам, людям современного мира, этот документ вряд ли покажется особым доказательством его мудрости, те древние основатели, которые составляли свои документы, не призывая на помощь богов, вероятно, заслужат у нас более высокую оценку, чем знаменитый Аменхотеп, сын Хапу, который, по словам Манефона, благодаря своей мудрости «казалось, имел в себе частицу божества».

Эрман А. Государство, армия и общество Древнего Египта / пер. с англ. И.А. Петровской. – М.: ЗАО «Центрполиграф», 2008. –  С. 191 – 217.